Население недовольно приходом Бурбонов, хотя король и не увлекался репрессиями, больше того, Людовик XVIII не стал менять системы управления, сохранив и «кодекс Наполеона», и суд, и армию. Но на значительные посты назначали бывших эмигрантов, которые ни дела не знали, ни страны не понимали.

Крестьян больше всего волновало, что у них отберут землю – самую большую ценность. Вполне возможно, что слухи об этом распространяли не без ведома Императора. И хотя орден Почетного легиона сохранился, но трехцветное боевое знамя было заменено на белое королевское. Естественно, у заслуженных ветеранов Великой армии все это вызвало неудовольствие. Батальон старой гвардии, те самые «старые ворчуны», скучал на Эльбе, но был готов в любой момент выполнить приказ Императора, в груди которого билось беспокойное сердце, а размышления сводились к одному – он должен найти достойный ответ превратностям судьбы.

Но сводилось все к тому, что он неизбежно будет воевать. Впрочем, он и не представлял себе иной жизни.

* * *

Париж. 2009 год.

– Ребята, а у меня же для вас специальный подарок! – загадочно улыбнулся Володя и полез в свою сумку. Правда, сначала он достал пластмассовую коробку, в которой была масса самых разнообразных таблеток и в обычных блистерах, и в пластмассовых баночках. К счастью, там не было ампул и шприцев – этих сигналов о серьезности положения. Наконец он извлек толстенную книгу.

– Помните, как во времена Советского Союза говорили – книга лучший подарок? Вот мне это и засело в голову на все времена. А так как я хочу, чтобы вы ели с удовольствием и вкусно, то дарю вам вот это!

На обложке был портрет Александра Дюма, репродукция, вероятнее всего, какой-то французской картины и вытисненное золотом название – «Большой кулинарный словарь».

– Супер! – оценил книгу Николай. – Я еще два года назад слышал от отца, что его коллега по министерству работает над гениальным кулинарным произведением Дюма. И вот – такой подарок! Знаешь, Вова, а ведь книга действительно – лучший подарок. Особенно такая.

– Если вы рассчитываете, что я буду каждый день жить по этой книге, то ошибаетесь! – возмутилась Анна. – Мы, фехтовальщики, ценим Дюма за романтизм. За Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна. Хотя вкусно поесть, честно признаюсь, я совсем не против.

– Я вот уже перелистал пару страниц и сразу нашел, что один из лучших фехтовальщиков Франции, а заодно и королевский шут – дворянин, блестяще образованный, остроумный, был также любителем хорошо поесть, а заодно и большим знатоком кулинарии, – вступился за друга Николай.

– И теперь я должна устремиться на кухню к плите? – с некоторым вызовом возразила Анна.

– Ребята, ребята, брейк! Конечно, нет! – сразу же откликнулся Володя. – Но все-таки перелистай несколько страниц, вдруг на тебя снизойдет кулинарное вдохновение? А иначе отправимся в ресторан.

Николай наугад еще раз открыл толстенный том и сразу попал на букву «О».

– Вот! Обед. Читаю: «Ежедневное основополагающее действо, достойно осуществить которое могут только просвещенные люди, – начал он декламировать с явным удовольствием. – Поскольку за обедом недостаточно просто поглощать пищу, необходимо еще и вести веселую, искреннюю и непринужденную беседу».

– Классик, он и есть классик! – восхитился Володя.

«Беседа должна искриться вместе с рубинами сладких вин, обретать пленительное очарование вместе со сладкими десертами и достигать глубины за кофе», – продолжил чтение Николай.

– Все, завтра идем в ресторан, не будем Аню терроризировать! – изрек приговор Володя.

* * *

Париж-Цюрих. 2009 год.

Но на завтра, и на следующий день в ресторан они так и не выбрались. Николая срочно вызвали в Швейцарию, в ЦЕРН.

В аэропорт он приехал загодя. В ожидании посадки, до которой оставалось почти полтора часа, решил выпить кофе. Неподалеку за двумя сдвинутыми столами расположилась шумная компания рослых парней. Как ему показалось, соотечественников. Так оно и оказалось. Наши баскетболисты ждали посадки на рейс до Копенгагена. Главным рассказчиком у них выступал то ли менеджер, то ли доктор команды. Те, кто постарше, называли его Валера, кто был моложе – Валерий Николаевич. Валера улыбался, вспоминая поездки команды в семидесятые годы, когда и сам был молод, и порядки были иными.

– Копенгаген – городишко скучный, – рассказывал он. – Разве что на электричке в Швецию через пролив съездить, посмотреть как океанские корабли внизу идут. Из примечательных музеев там только музей эротики. Такие экспонаты выставлены! Но вот у нас была история достойная этого музея, только в Аргентине.

– Сами понимаете, все мы с собой «в зарубежку» везли консервы и обязательно сухую колбасу, – рассказывал Валерий. – Так что выражение – «обед-консерватория» никакого отношения к музыке не имел. Обедали консервами.

При этих словах кто-то даже расхохотался.

– Но вот, прямо-таки специально против нас, несколько стран ввели суровые законы – не пропускать через таможню мясные продукты. Свирепствовали американцы – как мы попадали в таможенную зону, так сразу все чемоданы на большие специальные столы с дырками, и ну, шмонать. Как находили колбасятину, так ее сразу в дыру, без звука. Ну, а потом начали злобствовать и латиноамериканцы.

– И вот в Аргентине, кажется в Буэнос-Айресе, в аэропорту перед посадкой пассажиров попросту обыскивали, проводя руками по штанам и юбкам, три человека – два мужика и молодая женщина. Какие-то сумки они выворачивали и потом пассажиры мучились, пытаясь уложить все обратно, а иногда и пропускали, не глядя.

«Валер, ну и куда мне колбасу деть, она у меня в сумку не умещается?» – спросил меня Степа, помните его? Он крайнего играл, рост у него был за два метра? А мы стояли кучкой примерно в пяти-семи метрах от первого проверяющего. До него в очереди было еще человека четыре.

– Да сунь ты ее под ремень, в штаны и дело с концом! – посоветовал я ему, а чтобы он не раздумывал, сам решительно поднял рубашку-размахайку и проделал этот старый трюк.

Наш Степа «достался» женщине. И вот присела она на корточки и, постепенно выпрямляясь, повела руками по штанам. От щиколоток вдоль икр вверх, и вдруг наткнулась левой рукой где-то чуть выше колена, на проступавший конец палки сырокопченой колбасы. Она замерла, произнесла неразборчиво какую-то фразу и смотрит вверх. А оттуда с почти двухметровой высоты вниз на нее смотрит наш Степа.

Она сидит и лепечет: «О, mon dieu! О, mon dieu!» Бога, короче, вспоминает. Степа оглянулся на меня – мол, что делать?! Я от смеха давлюсь и глазами ему показываю: давай вперед, ты всю толпу держишь!

Степа хватает пакеты с консервами – к женщине идут двое ее коллег. Она им что-то шепчет, они хохочут, глядя на Степу. Один дружелюбно хлопает его где-то в районе талии – мол, давай, проходи!

– Валер, с чего это она? – спросил меня Степа уже на выходе на посадку.