Приложила его к своему уху, зашевелила тёмными губами, что-то беззвучно шепча в микрофон, и навела на затылок девчушки, верхом оседлавшей унитаз, торец пенала. Резким зигзагообразным жестом рассекла воздух… Сигаретный дым смерчем закрутился над обритой головой, его вдруг откуда-то натянуло очень, очень, очень много, он заволок всю кабинку, целиком окутал пленницу, раздался громкий хлопок, и дымное торнадо, извиваясь, стремительно втянулось в розовый фаянсовый «тюльпан».

В кабинке никого не было. Очаровательная девчушка, «сантехническая наездница», исчезла вместе с дымом.

«Живи, первоходка», – наклонившись над унитазом, женщина ударила кулаком сливную клавишу бачка и заглянула в чёрную дыру, проглотившую юную путешественницу; там, урча, клокотал бурный водоворот. Над каштановым каре возникла размытая клякса со строчками.

«Ты никогда не узнаешь, что в твой затылок дыхнула реальная смертушка и тебе едва не выпал прекрасный шанс уйти в следующее воплощенье чистой, не протасканной сквозь строй врагов, распахивающих до самого донышка не тело даже, а твою ду…»

И в это мгновение рухнула дверь, сорванная с петель. В туалет ворвались патрульные. Сигнал смерти одного из них наконец дошёл. Женщина на полуслове затормозила прохождение сообщения, но совсем перекрыть торжествующий хохот, с которым Смерть забирает жизнь, даже она не могла.

Наполнив туалет золотистым сверканием огненных лезвий лучевых мечей, разъярённые полицейские ринулись на убийцу их коллеги…

Женщина схлопнула горловину рюкзака и ударила авангардного копа, отшвырнула его на тех, что ломились следом; немыслимо, задом вперёд, прыгнула в дальний угол; опять же двигаясь реверсивно, как проекция, высвеченная пущенной в обратном направлении киноплёнкой, взлетела вверх; вскочила на подоконник, уселась и задом полезла в окошко, шипя и скалясь на стражей порядка, подкатывающихся к подножию стены смертоносной сверкающей волной…

Разнеся стеклопласт вдребезги ягодицами, туго обтянутыми чёрной кожей, она протиснулась в окошко и вывалилась спиной вперёд наружу; сорвалась чёрной большой птицей и взмыла ввысь, загребая крыльями солнечные лучи и воздух свободы.

– Ур-роды! – хрипло прокаркала, широко разевая красный клюв. – Хр-рен вам хапануть меня! Больно молодо выглядите!

Закрутила двойную бочку, петлю Нестерова, взмыла свечкой, застыла на миг в высшей точке, прижав к бокам крылья, огласила небосвод издевательским карканьем и сорвалась в штопор.

…Помогая себе руками, она балансировала на кромках, перескакивая с одной на другую и бросая быстрые взгляды в сужающиеся книзу пропасти межстраничных пространств.

Зрелище было то ещё.

Распахнутая книжища исполинских размеров лежала на доске дирижёрского пюпитра. Его тонкая чёрная стойка торчала из вершины скалы. Крохотный островок отважно обретался в эпицентре гнева. Бушующий океан неустанно накатывал свинцово-серые прибойные волны на скальную твердь, непреклонно стремясь водой источить камень.

Сильнейший восточный ветер листал книжные страницы, вздыбливая их кверху, перебрасывая одну за другой от форзаца к форзацу.

Крохотная девичья фигурка, размахивая ручками и танцующей балеринкой растягивая в шпагат ножки, перескакивала с кромки на кромку. Фантастическими прыжками она пересчитывала страницы, ежесекундно рискуя свалиться в провалы, стенки которых шевелились, как живые, и убегали далеко вниз, к корешку.

Мастерство ковбоя, ловко оседлавшего быка на родео, – просто-напросто неуклюжие корчи по сравнению с тем, что вытворяла прыгучая странница.

Вопреки ветру и воде она каким-то чудом удерживалась в верхней точке амплитуды движения страниц. Раз за разом исхитряясь успеть с кромки, начинающей падать, перелететь на кромку, которая только-только взмыла к апогею. Фантастический танец на фантастическом подиуме, вознёсшемся под свод мироздания, упрямо продолжался…

Лицо упрямой танцовщицы взмокло от напряжения, и движения её глаз были уже беспомощно-затравленными, а не внимательно сканирующими окружающую среду. И когда подоспела искомая страничка, силы путешественницы практически иссякли… Она коротко вскрикнула, и хотя хриплый крик её был мало похож на выражение счастья, но это было именно оно.

Подскочив, танцующая сгруппировалась, сжалась в комочек, обхватив руками коленки, и компактным шариком скатилась по колышущейся поверхности, усеянной неисчислимыми мегамириадами чёрточек и кружочков…

Гладкая, как кожа младенца, белая равнина, покрытая разноцветными пятнами, линиями и точками, расстилалась во все стороны света. Соединившись, все они окружали бредущую по ней женщину идеально ровным чёрным кольцом горизонта.

Малюсенькая букашка на бесконечном листе газеты, устилающей стол в одной из неисчислимых комнат мироздания, она ползла настолько медленно, что искусала от досады губы, съев почти всю помаду, и каждые несколько шагов сопровождала энергичным повторением коротенького слова. Одного из нескольких самых популярных и часто употребляемых восточнославянских слов.

Того, что на букву «бэ».

Адресовалась она непосредственно себе, и это-то было понятно. Энергию, потраченную на спасение прикованной девчонки, здесь – в межпространственном коммуникативе – не восполнишь ничем! С чем явишься, на то и полагайся, «б! б! б! б! б! б! б! б! б!..».

Вот и приходилось теперь, полуослепшей изнурённой калекой, вяло ползти по связному измерению, «закадрово» проникающему во все миры, и вблизи осматривать каждую встречную линию, каждую букву, каждый знак, цифру, закорючку, символ. В поисках единственно верного люка она забрела так далеко, что до оговоренного времени осталось всего ничего.

Карманные часы она вытащила и несла в руке открытыми, бросая на циферблат тревожные взгляды. Сейчас имело значение лишь то нездешнее время, которое показывали они. А его практически не оставалось…

И всё же сегодня был ЕЁ день. Она УСПЕЛА.

Минутную стрелку отделяли от двенадцати четыре риски, когда женщина перепрыгнула траншею – слэш, прорезанный в гладкой поверхности всепроникающей плоскости, – выхватила из рюкзачка плоскую «готовальню» и упала на колени.

Оказалась она рядом с точкой, отделившей «расширение», идентифицирующее искомый пространственный срез, от собственно «адреса». Из правого кармана безрукавки на ребристый чёрный люк выпал и распахнулся пенал; из него вывалилась кучка отмычек, соединённых в связку серебристым колечком.

Раскрыв металлический футляр, странница поставила его перед собой. Ящичек оказался стареньким лэптопом. У него имелось только одно, но в определённых условиях неоценимое достоинство: в конфигурации допотопного компьютера современный лучевой модем «не жил». Поэтому комп был совершенно автономным, в Сеть НЕ подключённым.

Бросая быстрые взгляды на дождём льющиеся по жидкокристаллическому дисплею косые струи цифровых групп, она орудовала отмычками… ОТКРЫЛА, облегчённо выпустила воздух, который всё это время держала в лёгких, тая дыхание.