Она начинала понимать правила этой игры.

Юлита обновила пароль к блогу.

И начала писать.

У рядового Радослава Гральчика образовалось столько свободного времени, что он не знал, как им распорядиться. Встретиться с кем-нибудь, выпить пива? А может, лучше остаться дома, насладиться одиночеством, статусом соломенного вдовца? Завалиться на диван в растянутых трениках и тапках, купить на ужин доширак, запить его колой, заесть чипсами, а на десерт сожрать двойную упаковку птичьего молока? Посмотреть тот хоррор об американских подростках в словацком хостеле, который скачал для него с пиратского сайта Ярек? Принять горячую ванну и почитать в тишине новый номер “Автомира”? Оставить бардак в кухне, бросить грязные трусы на пол, заснуть на диване с включенным телевизором. “Да, – подумал он, открывая дверь в квартиру, – никуда я не пойду”.

То, что рядовой Гральчик так радовался вечеру в одиночестве, вовсе не означало, что он не любил свою семью. Аську, любимую и единственную дочь, он считал восьмым чудом света: в каждой пятерке в дневнике видел доказательство ее гениальности, каждую раскраску прикреплял к холодильнику с гордостью музейного хранителя, вешающего выявленное полотно мастера эпохи Возрождения. А ведь она родилась такая маленькая, такая хрупкая: недоношенная, сморщенная, косточки, обтянутые красной кожей, лежала вся в каких-то трубках. Каждый вечер она орала, непонятно, то ли от боли, то ли от шока – иногда три часа, а иногда пять. Аля, которая долго не могла прийти в себя после родов, не выносила детский плач и уходила из дома. А он носил дочку, носил и качал, хоть это не помогало, пел ей песенки, которых, как потом оказалось, она даже не слышала: слуховой аппарат ей установили гораздо позже, в годик. И он пел и пел эти дурацкие детские песенки, мы едем, едем, едем, мышки уснули в саду, не ложися на краю, пока их слова не теряли смысл и не сливались друг с другом, пока горло отказывалось слушаться. И поглядите, какая красавица выросла, какая умница, какая хорошая.

А Аля? Его школьная любовь, такая нежная и ранимая, что он поклялся себе защищать ее от мира: от хамоватого водителя автобуса, от обледеневших тротуаров, от участившихся писем из банка. Потому что иначе она сломается, рассыплется, замкнется. С одной стороны, он не выносил ее плача, с другой – именно тогда, когда он держал ее в своих объятьях и прижимал к себе так сильно, что пуговицы ее кофты впивались ему в живот, именно тогда он чувствовал себя по-настоящему нужным, именно тогда ему казалось, что его существование оправдано, что в нем есть хоть какой-то смысл.

Но иногда – иногда было приятно от всего этого отдохнуть, побыть наедине с собой, поставить свои потребности на первое место. У него редко выдавалась такая возможность, работа – дом, работа – дом, работа – дом, сначала выслушивание одних и тех же отмазок (“товарищ полицейский, слово даю, только у шурина из бутылки отпил, хе-хе, видать, у вас машинка-то сломалась”), а потом одни и те же покупки в одном и том же магазине (“хлеб, колбаса, молоко двухпроцентное, кофе растворимый”).

Но сейчас… Аська была у дедушки с бабушкой, Аля возвращалась из Чехии только завтра. Ей уже все сделали – он даже в мыслях не отваживался произнести слово “аборт”, – она чувствовала себя хорошо, даже прислала ему фотографию из Градчан, так что он мог наконец расслабиться, не испытывая чувства вины, что она там одна, бедная, в слезах, а он тут смотрит матч “Корона Кельце” – “Ягеллония Белосток”, попивая пиво из банки. Но как же это, черт, несправедливо, что Аля, учительница географии, всю жизнь мечтавшая о путешествиях, впервые поехала за границу по такому поводу. Что раньше у него никогда не было денег, чтобы свозить ее в Египет, на Канары или хотя бы в Болгарию, чтобы она отдохнула немного от всей этой вездесущей серости, пожила чуть-чуть полной жизнью.

“Но в этом году все будет иначе, – подумал он, засовывая руку в карман треников, – где лежала маленькая флешка. В этом году мы полетим в какое-нибудь по-настоящему прекрасное место”.

МОЕМУ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЮ

Мой дорогой/Моя дорогая!

Прости, что выношу наш сор из избы, но иначе мне с тобой не связаться. Ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего.

Как видишь, мне удалось восстановить доступ к блогу. Я приняла соответствующие меры, чтобы обезопасить себя от очередной атаки с твоей стороны. Тебе больше не удастся заткнуть мне рот – по крайней мере, это будет не так легко, как в прошлый раз.

Последние два дня я молчала, но клянусь, что не теряла времени даром. Я уже знаю, как ты взломал мой почтовый ящик. Знаю, как ты писал на моем компьютере и подслушивал, что я делаю и говорю (какой-то Remote Access Trojan, да?). Знаю и то, что нет никакой Анны Ковальской, – жаль, ведь могла бы оказаться интересной женщиной.

Кроме того, с удовольствием информирую, что мое расследование медленно, но верно продвигается вперед. У меня есть несколько многообещающих зацепок, которые я собираюсь изучить.

Так и тянет поделиться подробностями, но не хочу испортить сюрприз. Что ж, видно, нам обоим придется запастись терпением.

Думаю, когда-нибудь мы встретимся лицом к лицу.

Думаю, на тебе в тот момент будут наручники.

А пока, если тебе вдруг захочется мне написать, как твои дела, в боковой колонке оставляю мой открытый ключ, чтобы ты мог зашифровать сообщение. Смелей, не стесняйся.

С приветом,

Юлита Вуйчицкая

Янек Тран отодвинул в сторону грязную тарелку, отряхнул руки от крошек. “Ну вот, – подумал он, вставляя ссылку на статью Юлиты в редактируемое письмо, – сейчас начнется”.

8

Октябрь подходил к концу, варшавские тротуары уже покрывал ковер из опавших листьев, окурков и собачьих отходов. Юлита шла медленно и глядела под ноги, стараясь ни во что случайно не наступить. Во-первых, она только что начистила ботинки, во-вторых, шла на важную встречу. Она достала из кармана мятый листочек с адресом: улица Мицкевича, 66f, четвертый подъезд, квартира номер 103. Раньше Юлита вбила бы адрес в телефон и попросила бы доброго дядю Гугла проводить ее до двери. Но ее телефон был выключен и лежал на самом дне сумки с вынутой батареей.

Юлита свернула на асфальтированную улочку, которую столько раз латали, что она превратилась в покрывало в стиле пэтчворк. Бетонные столбы фонарей были оклеены объявлениями (“Дератизация, дезинсекция, эффективность гарантирована”, “Репетитор по математике для школьников”, “Куплю автомобиль в любом состоянии”), свернувшиеся полосочки с номерами телефонов шелестели на ветру. За деревьями