Уже когда спускался по пыльной, пахнущей кошачьей мочой лестнице, подумалось, а на кой черт мне все это надо? И правда, на кой черт я этим занимаюсь? Платят жалкие гроши! Уважения – ноль! И, что характерно, нет уважения ни со стороны начальства, ни со стороны граждан, для которых я только «мусор» и «мент поганый»!

Меня всегда удивляло, что те же граждане, которые называют нас «мусорами» и «козлами» (я не имею в виду уголовников), которые нас презирают, случись что, бегут с заявлением к этим самым «мусорам». Все-таки уголовный элемент в этом отношении более последователен – попробуй заставь их бежать с заявлением к врагу! К «мусорам»! Они сами все решат, без милиции. А эти? Обыватели, которые всем своим видом показывают неуважение к ментам, – эти почему требуют от нас помощи и защиты? Разве не стремно принимать помощь от тех, кого ты только что поливал грязью?

А-а-а… налоги платите, да? И потому имеете право требовать? А мы должны тут же на цырлах бежать исполнять? Ну-ну… ждите!

Из подъезда вышел в совершенно отвратительном расположении духа. Еще полгода назад все было ясно, светло и правильно, а теперь? Зря я ушел из участковых, ох, зря. Все было проще. А теперь – какие-то интриги, сплошные кружева и безобразия! А я-то думал – наоборот, мне станет легче работать! Идиот…

– Эй, милиционер!

Терпеть не могу «эй!». Почему-то кавказцы любят именно так обращаться к незнакомцам. «ЭЙ!» Язык вырвать подлецу!

Но это был не кавказец и вообще не мужчина. Одна из тех старух, которые просветили меня в прошлую мою с ними беседу. Именно просветили – как рентгеном. Та самая, с ехидным взглядом и поджатыми тонкими губами.

– Иди сюда!

Бабка махнула рукой, и я послушно, как воспитанный мальчик, подошел. Бабушка ведь плохого не посоветует!

– Садись!

Сел на скамейку, посмотрел в блестящие, горящие любопытством глаза представительницы местного «гэбэ». От бабки ощутимо пахло жареным луком, а еще чем-то неуловимым, вроде нафталина, которым старухи пересыпают свое барахло – от моли. У моей бабушки всегда так пахли ее вещи.

Кофте этой старушенции небось лет двадцать, не меньше! Несчастная моль помрет, не только коснувшись этого древнего артефакта, просто пролетев в метре от сладкой отравленной приманки. Брр… ведь говорят, что нафталин – канцероген, рак вызывает! А вот на бабок не действует! Их, как тараканов, и атомная бомба не возьмет.

– Слышь, милиционер! – бабка понизила голос. – Я говорила с Марь Михалной, а она вспомнила, как говорила с Фаиной Константиновой, как Зойка Михоркина ей сказала, что разговаривала с покойной Танькой, что Пашка, муж-то бывший, ей угрожал! Убить хотел!

– Кто с кем разговаривал? С какой покойной? Духов вызывали, что ли?

– Ты что? – бабка подозрительно блеснула глазками. – Какие духи? Когда Танька живая еще была! Так вот, Танька Зойке жаловалась, что Пашка ее встретил и сказал, чтобы Танька ходила и оглядывалась! И что Танька уезжать собиралась!

– А как же дочь? Почему она ничего не сказала, что ее матери угрожали?

– А не сказала ей Танька. С заявлением она собиралась в милицию.

– Так почему эта самая Зойка молчала все это время?

– А кто ее спрашивал? Да и не скажет она ничо. И тебе не скажет! Зачем ей надо? Пашка или дружки его убьют! Таньку зарезали и ее убьют! Сам знаешь, время-то какое. Это я тебе по секрету сказала, так как парень ты вроде неплохой, а так бы никому и не сказала! Вот!

– То есть дочь и зять ничего не знают об угрозах? И больше никто не знает? А почему Танька Зойке сказала?

– Так подружки они были. С детства. И потом дружили, когда уж бабами стали. Вот и сказала. А Файка-то с Зойкой тоже дружит! Только и Файка тебе ничего не скажет! Потому что…

– Пашка убьет… – закончил я, глядя в пространство.

– Пашка убьет, ага! – бабка покосилась на меня и добавила: – И я тебе ничего не говорила! А скажешь кому, так я откажусь! Скажу, что врешь ты все! Наговариваешь! Понял?

– Понял… – я вздохнул. – Спасибо за помощь правоохранительным органам. Если бы все были такие, как вы, внимательные и законопослушные, преступники бы вообще исчезли из этого мира!

Бабка посмотрела на меня едва ли не с любовью, я изобразил что-то вроде пиндосского армейского салюта и бодрым шагом побрел к своей машине. Бодрым – это снаружи, внутри же никакой бодрости у меня не было, только опустошение, злость и разочарование. Все-таки это он. А я – болван. Ведь все указывает на бывшего мужа, так какого черта я придумываю новые версии? Почему мне захотелось думать, что он этого не совершал? Сам не знаю. Гипноз какой-то. Хотелось новой, крутой версии? Чего-нибудь эдакого, странного, как в детективе с выкрутасами? Когда виноват не тот, на ком сходятся все логические выкладки, а некто, на кого не подумаешь?

Ну, например, дочь жертвы. А что? Захотелось ей жить с мужем вдвоем, чтобы мама не мешала. Вот муженек и постарался. Устранил раздражитель. Может быть? Может.

Или прилетели инопланетяне и зарезали учительницу истории. Или напали цыгане. Почему цыгане? Да хрен его знает… они с ножиками ходят. А раз ножик есть, то можно им и зарезать. Или кто там еще с ножиками ходит и может зарезать? Берберы? Туареги? Это как с членом – раз член есть, значит, может насиловать. Тьфу!

Девяносто процентов преступлений совершаются тупыми, недалекими людьми. И преступления эти тупые, как носок валенка. К примеру, реальный случай. Новый год. Идут с гулянки два скотника колхоза и жена одного из них. У скотника, который назюзюкался до состояния «грогги», нож для колки свиней. Привычка у него такая, с ножом ходить. Хороший такой нож, по заказу сделанный, что-то вроде кинжала – сантиметров тридцать или сорок длиной, острый, как игла. И вспомнилось этому скотнику, как коллега-скотник подозрительно шептался с его женушкой, явно замышлял наставить рога ему, правильному мужику! Достает скотник свой нож-кинжал, и… в живот супостату. Аж с другой стороны вылезло!

Вот и все преступление. Ни тебе сложных замыслов, ни хитросплетений – р-раз! И нож в брюхе. Самое интересное в этом деле, со слов сельского участкового, что жертва выжила. Другой бы сдох, а этому хоть бы хны – зашили, и пока коллега в СИЗО сидел – бегал к его жене. Мстил, так сказать…

Я поехал в отдел. А что еще делать? Надо как-то этого скота колоть. Рупь за сто – его рук дело. Теперь я в этом уверен.

Добрался за полчаса, расписался в журнале и повел задержанного наверх, в кабинет. По дороге встретил Татаринова – он как раз закрывал дверь в свое логово. Увидел меня, кивнул головой, мол, давай, крути злодея! Коли гада!

Буду колоть, а что еще-то делать?

В кабинете никого не было, пришлось доставать ключи, открывать. Задержанный в это время стоял лицом к стене. Наручников на него я надевать не стал – никуда не денется. Уверен, что я его не расколю, и зачем тогда бежать? Усугублять свое положение.