Верю. Знаю.

Но продолжаю делать так, как делал. Прорабатывать все мышцы за один день, и так ежедневно. И велотренажер. И молотить в грушу. Упрямо, до посинения, до полного изнеможения. До тех пор, пока после вечернего занятия можешь только плюхнуться на скамейку и тупо глядеть в стену, почти достигнув самадхи. Чтобы даже на мысли сил не оставалось…

Первые дни это срабатывало, теперь нет.

Тело подстроилось. Вместо двенадцати часов в первую ночь теперь я спал прежние девять. Раньше лег – раньше проснулся. Чертова луна будила меня.

Ненавижу эти ночные лунные часы, а потом предрассветную маету, когда уже не уснуть. Тело больше не лежит пластом, ошалело переваривая вчерашние перегрузки, не утягивает в сон. В голове свежо, мышцы лишь приятно потягивает, как бывает всегда после хорошей тренировки.

Даже рука почти прошла – чем сильнее нагрузка, тем быстрее заживают все ссадины и ранки. Тело в норме. А вот на душе…

Гош, Гош! Где ты? Почему не звонишь, не заглядываешь?

Неделю сижу, не высовывая носа из города, из дома – только в магазин да в качалку. Восемь ночей дома. Я не лез выслеживать ту суку, но я наделся.

Гош сказал мне сидеть в городе. Это значит…

Я хотел верить, что это что-то значит. Но девять дней…

Девять дней ни визита, ни звонка.

Не изменил ли Гош своему обещанию – не высказанному, но подразумевавшемуся? И подразумевал ли он вообще что-нибудь? Или мне только показалось – так сильно я хотел в это верить?

Может быть, это все мне вообще приснилось… Привиделось в холодном свете луны, от которого во рту металлический привкус и никак не улечься в постели. Полоса света толстеет, крадется по стене, подбирается ко мне все ближе…

Слева на столе замигал красный огонек. Кто-то звонил.

И я даже знаю, кто. Знаю это, не поднимая трубки, не глядя на определитель номера.

Виктор. Старик велел ему присматривать за мной – вот он и присматривает.

Автоответчик перестал подмигивать, но через пару секунд опять замигал. Неутомимо. Минута, вторая…

Ну-ну. И звонок, и звук я отключил. Хочет слушать гудки, пусть хоть до утра их слушает.

Автоответчик все подмигивал красным огоньком. Виктор не сдавался. Упрямый, зараза. Но я еще упрямее.

Я отвернулся к стене, чтобы не видеть назойливого огонька. Хочет проверить, что я не шляюсь где-нибудь за городом, чтобы потом доложить об этом Старику и заработать еще одно почесывание за ушком? Его выбор. Его право. Только помогать ему в этом я не собираюсь. Решил выслуживаться, так пусть посуетится. Пусть понервничает, сволочь…

Я лежал, придавленный лунным светом, старался провалиться в сон, забыться, хотя бы просто ни о чем не думать, но это было не так-то просто.

Если Гош… Если те его слова ничего не значили… Не значат…

Что дальше?

Сколько можно обманывать самого себя и ждать непонятно чего? Хватит! Надо…

Только ведь Старик не шутил.

Но и сидеть сиднем в городе день за днем, год за годом, все жизнь, до самого конца, – не выходя на охоту… Все зная, но ничего не делая…

Хуже всего то, что тут и думать-то особо негде. Надо лишь выбрать из двух. Всего два пути. Только оба они… Про них даже не скажешь, что какой-то лучше. Про них Даже не поймешь, какой хуже. Какой сможешь вынести…

Прямоугольник лунного света сполз на пол, за голову, и из-за рамы показался край луны.

Нетерпеливая, настырная, лезущая в окно – и рвущаяся из-под терминатора. Уже перевалила за половину. Уже ближе к полнолунию, чем к новорожденному месяцу…

Девять дней…

Может быть, послать все к черту и рискнуть?

Ну не могли же они все это всерьез? В самом деле? Ну не могли же. Не могли…

Это всего лишь угроза. Всего лишь слова, пустые слова. Куда призрачнее снов, что приходят ко мне…

Мальчишка… Я слишком хорошо знаю, что его ждет.

Полнолуние – это тот предел, что отмерен ему. Еще шесть ночей, если считать эту. Пять дней.

И я могу что-то сделать. Мог бы, если бы не сидел безвылазно, припугнутый. Запуганный. Трус.

Я слез с кровати и стал натягивать одежду. К черту все их угрозы! И к черту Гоша, так и не выполнившего обещания. К черту их всех! Я буду делать то, что могу. То, что должен делать.

Я сунул голову под свитер, но так и не натянул. По стене мазнули лучи фар.

У соседей машин нет. У нашего дома вообще никто не останавливается, кроме меня и наших…

Машина остановилась прямо под окнами. В ночной тишине через приоткрытую фрамугу было слышно тихое бормотание мотора. Хлопнула дверца, шаги.

Приехал Витюша, не поленился. Решил проверить, просто так я не беру трубку, из упрямства, играя у него на нервах, или в самом деле смотался из города. Убедиться решил. Прежде чем закладывать Старику.

Я замер, прислушиваясь. Ага. Угадал. Шаги по лестнице. Сюда.

Тренькнул звонок. Тихонько так, ненавязчиво. Будто тот, кто пришел, уверен, что его ждут, и не хочет перебудить соседей, долго трезвоня посреди ночи. Будто ему уже бегут открывать.

Ну-ну.

Звонок еще раз тренькнул, но я не спешил. Ничего, постоит.

Звонок коротко тренькнул в третий раз, а потом зазвенел не смолкая. Звук бил по нервам. Я сморщился и натянул свитер. Черт бы его побрал!

Звонок зло трещал, не смолкая ни на секунду, но я не спешил открывать, еще злее звонка. Медленно нащупал в сумраке джинсы. Потом открыл шкаф, нашел чистую пару носков, не спеша натянул и только после этого пошел к двери. Неспешно. Стискивая кулаки, подрагивая от возбуждения, наполнявшего меня. Если он думает, что он сейчас мне что-то раздраженно гавкнет, а я это тихо проглочу… Я дернул запор, от души рванул дверь, готовый выдать все накопившееся, и – осекся.

Яркий свет коридорной лампочки резал глаза, но этот тяжелый, высеченный из глыбы силуэт трудно не узнать.

– Гош?..

Я поморгал. Посторонился, пропуская:

– Привет, Гош…

Но он не вошел. Лишь разлепил губы:

– Одевайся.

Вид у него был мрачный донельзя, чтобы не сказать – злой.

– Гош, что…

– Быстро.

Я сглотнул. Попытался разглядеть в его лице хоть что-то, но это был задраенный люк. Глаза – две стальные заклепки.

– Быстрее.

На негнущихся ногах я поплелся обратно в комнату. Виктор нажаловался Старику? Мог?