– Уверяет, что видел нечто, похожее на обычного человека, – сказала Эскива.

Пиндар вежливо рассмеялся.

– Воистину жуткое зрелище – обычный человек!

– Да, человек, и вооруженный шпагой к тому же. Он что-то искал, выкрикивал бессвязные слова, разбросал все вещи…

– Я бы съездил взглянуть, – неожиданно вмешался Гайфье.

Эскива прищурилась:

– А ты не испугаешься, брат?

– Обычного человека со шпагой? Вряд ли.

– Ах, ну конечно, ты ведь отважен, Гайфье. Как я могла забыть! – С этим Эскива поднялась и отодвинула от себя тарелку. – Желаю вам доброго дня, господа.

Оба встали и не садились, пока королева не покинула столовую. После этого Гайфье уселся и как ни в чем не бывало закончил обедать. К удивлению Пиндара, брат королевы вернулся к прежнему разговору.

– Скажите, господин Пиндар, вы хотели бы увидеть призрака?

– Зачем мне призраки? – Пиндар пожал плечами. – У меня и без того достаточно богатое воображение. Для того чтобы отправлять мысль в путешествие по таинственным мирам вдохновения, совершенно не обязательно общаться с потусторонними явлениями. Достаточно просто много читать и размышлять. Ну и чувствовать, конечно.

– И как, много вы всякого чувствуете? – полюбопытствовал Гайфье.

– Прошу меня извинить, но это не тема для беседы.

– Ну вот еще! – капризным тоном протянул Гайфье. – Говорите, вы часто там бывали, в той таверне?

– Несколько раз. Когда путешествовал.

– И ничего эдакого не примечали?

– Нет. Давайте прекратим наконец этот разговор! – взмолился Пиндар. – Вы же видите, что он мне тяжел и неприятен.

– Разговор о привидении не может быть тяжел и неприятен, – объявил Гайфье беспощадно. – Это все равно как воровать на кухне сладкое печенье. И сердце обмирает, и предвкушение щекочет… Разве не так?

– Мне трудно судить, – произнес Пиндар. – Я не…

– Никогда не воровали на кухне сладкого печенья? – Гайфье изобразил крайнее удивление: вытаращил глаза, разинул рот, развел руками. – В таком случае вам неизвестна вся радость жизни.

– Радость жизни заключается вовсе не в том… – начал было Пиндар, но Гайфье бесцеремонно перебил его:

– А еще все привидения умеют раскрывать тайны. Чужие тайны, страшные… Поедемте, глянем на него! Зададим ему пару вопросов. Может быть, удастся его задобрить, – азартно произнес Гайфье. – Соглашайтесь, не то я отправлюсь туда один.

Пиндар опустил голову.

– Знаете, мой господин, я признаюсь вам в одной вещи, – молвил он. – Когда я услышал о том, что призрака видел какой-то галантерейщик… Словом, я испытал шок.

– Почему?

Пиндар взглянул мальчику прямо в глаза.

– Потому что такая страшная, такая величественная и таинственная вещь, как явление человеческой души с того света, не должна оскверняться общением с каким-то галантерейщиком, у которого нет ни малейшего понятия о поэтическом. Вы не согласны?

* * *

– …И вот тогда я решил: непременно надо поехать и Пиндара с собой заманить! – Этими словами Гайфье заключил свой рассказ о призраке в таверне «Сердце и гвоздь».

Его собеседник выслушал все очень внимательно. Ренье видел, что мальчик сильно взбудоражен. Странные злые огоньки пробегали в раскосых зеленых глазах, похожих на глаза Талиессина. Гайфье поминутно принимался хохотать, и губы у него недобро кривились.

Пару раз Ренье ловил на себе испытующие взгляды. Брат королевы как будто хотел проверить какую-то свою догадку.

Ренье не нравилось происходящее. В первые дни его знакомства с сыном Талиессина мальчик производил совсем другое впечатление. Был открытым и веселым. За последние дни что-то случилось. Нечто такое, что Гайфье предпочитает держать в тайне.

– Вы понимаете, господин Ренье, – хохот, – Пиндар… Он ведь боится! Он боится привидения! Пишет героические оды, асам – трус! – Хохот. – И как только отец догадался прислать мне такого!

– Регент Талиессин видел его рекомендации и счел… – начал Ренье.

Мальчик бесцеремонно перебил:

– Да он ничего и не видел, кроме этих глупых рекомендаций! Небось, даже не потрудился поглядеть на Пиндара лично. А зачем? У отца ведь есть Уида… и ничего, кроме Уиды.

Ренье опустил глаза. В упреках, адресованных Талиессину, было много справедливого. Но все же Ренье вступился за регента:

– В юности Талиессин не любил людей, не подпускал их к себе… Возможно, сейчас он делает для вас то, о чем всегда мечтал для себя: оставляет вас в покое.

Гайфье коротко поразмыслил над услышанным, а затем глумливая улыбка снова растянула его рот.

– Хотите убедить меня в том, что мой отец – дурак?

И с удовольствием отметил, как потемнели глаза его собеседника.

Ренье сухо проговорил:

– Я хотел убедить вас в том, что ваш отец, возможно, заботится о вас больше, чем вы предполагаете.

– Ну уж нет, дудки! Заботится! Он подсунул мне этого скучного соглядатая, чтобы поменьше беспокоиться о моем – как это называется – нравственном развитии, – криво улыбнулся Гайфье. – А Уида… Насколько мне известно, ваш брат, придворный композитор, недавно получил от нее новый заказ. Ха-ха, любовные шалости и все такое.

– Мой брат получил заказ для праздника, проводимого в честь всех мастеров и ремесленников, имеющих Знак Королевской Руки, – сказал Ренье. – Это не имеет никакого отношения к тому, что происходит между Талиессином и Уидой. Если бы вам довелось любить эльфийскую деву – от чего да сохранят вас небеса, мой господин! – вы лучше понимали бы своего отца.

– Ну, у меня есть одна эльфийская дева, – протянул Гайфье. – Я вижу ее каждый день, и видят небеса – она попортила мне немало крови!

– Я отказываюсь продолжать разговор о ее величестве в таком тоне, – отрезал Ренье.

– Кому величество, а кому – сестра, – вздохнул Гайфье. И окрысился: – Не притворяйтесь, будто она вам нравится.

– Я дворянин, – с достоинством отозвался старший собеседник. – Я не могу судить о королеве.

– А о сестре?

– У меня только брат, и мы с ним никогда не ссорились.

– Будь у меня брат, мы бы тоже, наверное, не ссорились… Просто убили бы друг друга, – сказал Гайфье.

Зеленые искры в глазах подростка становились все ярче и злее, углы рта подергивались. И вместе с тем в глубине зрачков таился холодный, взрослый наблюдатель. И этот наблюдатель ни на мгновение не выпускал Ренье из внимания. Казалось, он запоминает каждое слово, улавливает и отмечает малейшее изменение в выражении лица.