Он отправился в ближайший трактир, чтобы пополнить запас, и Эскива – высоко в небе, с лунными лучами в руках, – узнала об этом и засмеялась. Ренье ощущал ее любовь так же явственно, как ощущал он запах горящих факелов и растревоженных праздничной ночью цветов.

Эскива протянула синий луч отцу, а желтый – матери и, поднявшись чуть выше их, легко коснулась их волос ладонями.

– Любите друг друга в вечности, Талиессин и Уида, – сказала эльфийская королева. – Любите друг друга в свете, любите друг друга пьяные и трезвые, во время скачек и на охоте, чиня судопроизводство и мешая чинить судопроизводство, любите друг друга в музыке и в небе! Соединяю вас навсегда.

Уида раскрыла глаза и встретилась взглядом с Талиессином.

– Я беременна, – объявила она.

И все трое рухнули на землю перед алтарем. В последний миг Талиессин успел поймать жену, а дочь повалилась на них сверху. В мелькании смуглых рук и ног, в путанице длинных волос и сверкании зеленых глаз они барахтались перед всей столицей, пытаясь подняться на ноги и обрести хотя бы подобие величия.

Эмери, нахмурившись до боли в каждой складке лица, заставил арфы опустить на площадь нежнейшую паутину удаляющейся музыки. Это был самый волшебный миг всей сюиты: музыканты и инструменты оставались на месте, а музыка шествовала прочь, чтобы стихнуть вдали.

Наконец регент встал и, подхватив маленькую королеву за талию, водрузил ее босыми ножками на алтарь.

Смеясь, Эскива подняла руки и замахала кистями, рассыпая благословения без разбору в толпу – всем, любому, каждому – всякому, кто захочет принять.

Праздничная ночь была в разгаре.