– У него было обгоревшее, обуглившееся лицо, похожее на череп.

– В процессе медитации подсознание играет свою роль, это естественно. – Форд кивнул. – Вы проецируетесь на него с земного плана. Вы видите телесное воплощение Фабиана и неизбежно воспринимаете его именно таким. Позднее, когда он проявится для вас, вы увидите проекцию его перевоплощения, и он будет таким, каким вы хотите его запомнить.

– Он убегал от меня.

У Алекс горело лицо, она чувствовала себя смешной. Дэвид пытался что-то сказать ей глазами, предупредить о чем-то, но она отвернулась, не успев понять, что он имеет в виду.

– Возможно, тут опять сработало ваше подсознание, страх потерять его навсегда. После вашей первой связи это пройдет, впоследствии вы сможете связываться с ним в ваших медитациях в любое время. И думаю, вы обнаружите, что он очень любезен с вами.

Форд улыбнулся, подошел к магнитофону, присел, вынул кассету и вставил другой стороной.

Алекс оглядела комнату и снова ощутила дрожь. В красном свете портрет Фабиана казался еще более строгим, чем обычно, а жестокое, холодное лицо Орма выбивало ее из колеи. Она посмотрела на Милсома, и он весело улыбнулся ей.

– Возможно, вы услышите необычный голос, миссис Хайтауэр, – сказал Форд. – У меня есть проводник, его зовут Герберт Ленгер… он был доктором в Вене в восьмидесятых годах девятнадцатого века, милый парень. В девяностых переехал в Париж. Некоторое время пользовал Оскара Уайльда.

Форд сказал это обыденным тоном, как нечто совершенно естественное. Она слишком разнервничалась, а потому не спросила, что он имеет в виду.

– Все готовы продолжать? Я сегодня ощущаю сильные влияния. Вы должны строго следовать моим указаниям. Понятно?

Он и Алекс переглянулись.

Она поежилась, пытаясь прогнать страх. Она не хотела продолжать, не хотела, чтобы Форд выключал свет.

Послышался громкий щелчок, и из магнитофона раздался странный барабанный бой в быстром темпе, который, казалось, все ускорялся.

Потом свет погас.

Она почти сразу же почувствовала его с такой же четкостью, как если бы он открыл дверь, вошел и захлопнул ее за собой. Он находился в комнате, стоял у нее за спиной, наблюдал.

По рукам побежали мурашки. Комнату пересекла тень. Алекс была уверена – это что-то более темное, чем сама темнота, и ей хотелось, чтобы загорелся свет, хотелось прикоснуться к кому-нибудь. Но она не смела шелохнуться, не смела уступить своему сыну, его пронзительному взгляду, который она чувствовала, который пугал ее. Ты этого хочешь, дорогой, да? Этим объясняются все знаки, что ты мне подавал; мы теперь здесь ради тебя. Пожалуйста, будь добрым, будь добрым.

Господи, а ведь кажется, все это случилось так давно. Он умер давным-давно, и все пошло наперекосяк.

Раздался жуткий скорбный вопль, похожий на крик ведьмы в ночи; на фоне барабанного боя он прозвучал куда громче и исходил от кого-то из круга. Потом еще раз – уже не такой громкий, вопль перешел в жуткий сдавленный звук, словно кто-то пытался дышать разорванным горлом. Кто это? Форд? Милсом? Орм? Санди? Алекс не могла понять.

– Мама…

Это был голос Фабиана – слабый, испуганный. Раздался щелчок, и музыка смолкла.

– Мама…

Ни тени сомнения: это голос ее сына. В комнате похолодало, Алекс начала зябнуть и тряслась так, что с трудом сидела на стуле.

– Дорогой? – нервным голосом проговорила она. – Привет, дорогой.

Снова этот жуткий сдавленный звук. Потом вдруг страшный пронзительный крик – крик молодой женщины. Такого жалобного испуганного вопля Алекс не слышала никогда в жизни. Казалось, отзвук этого крика навсегда останется в комнате.

Господи, пожалуйста, прекрати его! Пожалуйста, пусть она сейчас же замолчит!

– Кто там? – услышала она спокойный, уверенный голос Форда.

Ему ответил голос с сильным немецким акцентом; голос человека образованного, ничуть не похожий на голоса тех, кто присутствовал в комнате.

– Это Герберт. Здесь молодой человек, который хочет поговорить со своей матерью.

– Пожалуйста, скажите ему, что мы ждем его. Он уже начал проявляться.

Сквозь темноту Алекс смотрела на Форда. Он тоже слышал Фабиана. Это не была игра ее воображения. Никто не мог так имитировать его голос. Она пыталась обрадоваться, прогнать страх, но ее окутывали ужас и холод. Нет, это, конечно, невозможно, нельзя чувствовать такое одиночество в комнате, где столько народа. И в то же время она, ощущая силу холода и страха (словно кто-то держал ее плечи руками), сомневалась: а остался ли в мире хоть кто-нибудь, кроме нее?

– Ему необходима энергия, – чуть ли не с упреком сказал голос с немецким акцентом.

– Прошу всех взяться за руки, – провозгласил Форд. – Мы позволим нашей энергии выплеснуться из нас и придать силу этому духу.

Алекс почувствовала, что ее ухватили за руку – крохотные пальцы Форда были такими теплыми, что чуть не обжигали ее. Его давящий перстень причинял ей боль, но она не осмелилась изменить положение. Она протянула в сторону правую руку, нащупала вялые костлявые пальцы того, кто сидел справа от нее. Кто же там должен быть? Кажется, Милсом. Рука осторожно ответила ей.

– Ощутите силу, – сказал Форд, – пусть она хлынет, хлынет!

Алекс почувствовала, что Форд и Милсом покачиваются туда-сюда, и стала покачиваться вместе с ними. Потом они резко замерли; рука Форда как тисками сжала ее руку, а сам он замер, словно окаменел.

– Мама! – повис в воздухе голос Фабиана.

Она снова услышала странный подавленный звук и поняла: это Милсом. Она посмотрела в ту сторону, пытаясь его увидеть. Как вдруг прямо с того места напротив, где сидел Орм, услышала голос Кэрри:

– Миссис Хайтауэр, не позволяйте ему!

Голос девушки – это явно была Кэрри – пронзил воздух, словно нож проскрежетал по мрамору. В нем слышались испуг и жалоба.

– Кажется, в нашем канале проявляется молодая женщина, – терпеливо сказал Форд.

– Тут нет никакой женщины, – сказал немецкий голос.

– Кто там? – спокойно спросил Форд. – Пожалуйста, назовитесь.

Раздался яростный рык, от которого Форд и Милсом так вздрогнули, что чуть не вывихнули Алекс руки.

По шее скользнуло холодное дуновение. Постепенно стужа стекала на ее плечи, окутывала все тело.

– Мама, пожалуйста, помоги мне, – снова раздался голос Фабиана.

Голос звучал так близко, что казалось, можно протянуть руку и прикоснуться к Фабиану. Алекс напряженно обшаривала взглядом темноту.

– Где ты, дорогой?

– Не слушайте этого маленького ублюдка, – неожиданно прорычал странный голос, низкий и гнусавый.