Генри продолжал размышлять, но тут в дверь постучали – и в комнату вошла леди Грейвз, печальная и величественная в своих траурных одеждах.

– А, так худшее еще впереди! – пробормотал Генри. – Что ж, покончим с этим всем разом. Присядьте, матушка! Извините, что не могу приветствовать вас как подобает.

– Я пришла сказать, что умываю руки

– Мой дорогой мальчик! – начала леди Грейвз тихим голосом. – Я много думала о той печальной и трагической сцене, участниками которой мы все стали возле смертного ложа твоего отца, а также о нашем дальнейшем поведении в отношении тебя… и я пришла просить у тебя прощения. Я не знаю всех обстоятельств, побудивших тебя поступить так, а не иначе – и даже, пожалуй, едва ли хочу их знать. Однако после долгих раздумий я чувствую, знаю, что ничто, кроме самых веских причин и соображений чести, не могло бы заставить тебя отклонить последнюю просьбу твоего отца – и потому я не имею права судить тебя. Я поняла это, увидев твое лицо, когда ты выходил из его комнаты несколько дней назад – ты очень страдал. Увы, сердце мое окаменело тогда от горя и, боюсь, было слишком переполнено обидой на тебя, поэтому я так и не заговорила с тобой. Если теперь ты можешь сказать мне хоть что-то, что поможет мне лучше понять тебя, я буду очень благодарна – и мы, возможно, сможем вместе найти выход из затруднительного положения. Однако пришла я вовсе не для того, чтобы выпытывать у тебя что-то – нет, не за этим. Я лишь хочу выразить тебе свои соболезнования и вместе с тобой скорбеть по мужу и отцу, которого мы с тобой оба очень любили.

Взволнованная собственным внезапным порывом, леди Грейвз наклонилась и поцеловала своего сына. Он обнял ее в ответ и произнес:

– Матушка, впервые за долгое время я слышу добрые слова от члена моей семьи – и я могу заверить тебя, что очень благодарен за это и не забуду их. Я думал, что и ты пришла оскорбить меня, подобно всем остальным. Ты говоришь, что не хочешь выпытывать… к счастью, мужчина может говорить со своей матерью обо всем без стеснения – даже если у него есть причина стыдиться своих слов. Выслушай же меня, мама! Как ты и сама знаешь, я никогда не был любимчиком в этом доме – возможно, по моей собственной вине, но что уж поделать. С самого детства все смотрели на меня свысока, и никто, за исключением, быть может, тебя, не заботился обо мне. Что ж, я решил найти собственную дорогу в этом мире и доказать всем, что и я чего-то стою. Скажу коротко: я преуспел… в какой-то степени. Я много трудился, чтобы добиться успеха, я во многом себе отказывал и прежде всего – держался в стороне от обычных слабостей и пороков, которым подвержены иные молодые люди. Затем произошло это ужасное событие – смерть моего брата. Как раз тогда, когда мои собственные дела пошли в гору, меня попросили оставить службу, которая была для меня всем. Из писем, приходивших из дома, я понял, что каким-то таинственным образом от меня и только от меня зависит спасение семьи из болота, в которое она угодила, и что мне необходимо вернуться домой. Я уволился со службы и вернулся – я считал это своим долгом, а долг – это то, что я старался выполнять всю свою жизнь, насколько хватит сил. В первую же ночь моего пребывания здесь я узнал от Эллен об истинном положении наших дел, а также о том, чего на самом деле ждали от меня. Я должен был жениться на молодой женщине, едва мне знакомой, но являющейся истинной хозяйкой нашей ипотеки…

– Со стороны Эллен было весьма бестактно говорить об этом! – сказала леди Грейвз.

– Эллен часто бывает бестактна, мама, но ей, несомненно, даже в голову не могло прийти, что я могу возражать, что могу не захотеть сделать то, на что готова она сама – жениться на деньгах! Я рад, что ты понимаешь ошибочность ее суждений – не всякого мужчину легко склонить в пользу брака, которого он не желает. Тем не менее, чуть позже я познакомился с молодой леди, и она понравилась мне, понравилась больше, чем любая из встреченных мною женщин; лишь одно я не мог в ней понять: почему, черт возьми, она так хочет выйти за меня? Ведь, насколько я понимаю, это так?

Леди Грейвз слабо улыбнулась.

– Глупый мой мальчик… Разве ты не понял, что она влюбилась в тебя еще полтора года назад, когда ты приезжал в отпуск?

– Не могу этого понять, мама, ведь тогда я и словом с ней не перемолвился. Но даже и будь это так – совершенно необъяснимо, почему столь же сильно хочет этого брака ее отец. Конечно, он привел массу доводов и назвал множество причин, но я не мог не заподозрить, что за всем этим что-то скрывается. Но что именно?

– Мне кажется, Генри, единственное, что стоит за этим, – горячее желание мистера Левинджера видеть счастливой свою дочь, к которой он очень привязан.

– Как бы там ни было, девушка мне понравилась, и хотя мне вовсе не нравилась идея делать предложение той, перед кем мы в таком долгу, я решил засунуть свою гордость подальше. Я надеялся познакомиться с ней поближе – и если она не разочарует меня, попросить ее руки. Собственно, для этого я и отправился с визитом в Монкс Лодж, но тут началась полоса несчастий. Скажу лишь, что девушка, косвенно ставшая причиной моего падения, преданно ухаживала за мной. Она привязалась ко мне, а я к ней. Это неудивительно, ведь ты ее знаешь – она очень красива, у нее доброе сердце, и она ни в чем не уступает иной леди. Короче говоря, это та женщина, которая в любой стране, где не так сильны предрассудки, наверняка была бы принята в обществе, будь у нее достаточно средств и желания в него попасть. До недавнего времени ничего между нами не происходило, но потом…

И Генри честно и прямо рассказал матери обо всем, что произошло между ним и Джоанной Хейст.

– Теперь, мама, я во всем признался тебе. Возможно, теперь ты поймешь, как я был потрясен просьбой отца – и почему не мог ответить на нее согласием. Я не знаю, какого мнения ты о моем поведении – возможно, ты оцениваешь его куда строже, чем я сам. В оправдание скажу лишь, что обстоятельства были сильнее меня. Что же теперь? Я люблю эту женщину. Как же я должен поступить с ней?

– Ты обещал, что женишься на ней, Генри?

– Обещал? Да, я говорил об этом вполне определенно – как ты знаешь, в каких-то вопросах я немного пуританин, хотя сейчас у меня мало прав называть себя так. Я полагал, что брак был бы единственным выходом.

– А она ждет, что ты на ней женишься?

– Конечно, нет! Она заявила, что не допустит этого ни при каких обстоятельствах. Но это неважно – как я могу воспользоваться ее неопытностью и наивной самоотверженностью? Теперь ты знаешь всё: скажи, что мне следует делать?

– Генри… я старше тебя и повидала жизнь, хотя ты можешь думать обо мне иначе… Я выслушала твою историю и верю каждому слову, ибо знаю, что ты рассказал все, не скрывая ничего и не стараясь обелить себя. Но я не считаю, что ты непременно должен жениться на бедной девушке, с которой вы вступили в непозволительную связь из-за вашей слабости и… глупости. Разумеется, твоя обязанность – сделать все, что в твоих силах, чтобы обеспечить ее. Если бы ты сознательно ввел ее в заблуждение – дело другое; будь это так – а я знаю, что ты на это не способен! – тебя сейчас не мучили бы сомнения относительно твоего долга перед ней. Ты говоришь о «неопытности» Джоанны Хейст. Ты уверен, что это так на самом деле? Мне вся эта история и ее поведение говорят, наоборот, об изрядном опыте и даже некотором искусстве, или, во всяком случае, о знаниях, весьма необычных для девушки ее возраста и положения – она прекрасно осведомлена, как лучше всего воздействовать на мужчину, как использовать его нежность и управлять его чувствами. Возможно, это искусство в ней бессознательно – его даровала сама Природа. Возможно, ее знания интуитивны – вообще всё возможно, и я могу только предполагать, как оно на самом деле. Ясно одно: она и не ждала, что ты на ней женишься, потому что знала, что такой поступок погубил бы тебя, и я уважаю ее за подобную честность.