— Ну где ты? — услышал он голос Эльвиры Павловны.

— Иду-иду, — ответил Аркадий Францевич, прервав свой внутренний монолог.

Шарлотка удалась на славу: пышная, румяная.

— Оказывается, ты неплохо готовишь. Как ты ухитрялась скрывать свои таланты? — улыбнулся Ковард.

— Иронизируешь? — спросила Эльвира Павловна.

— Зачем? Радуюсь!

Эльвира вздохнула.

— Я серьезно. Кажется, у нас появился шанс начать все сначала.

— И тебя что-то не устраивает в нашей жизни?

— Прости, я не хотела начинать этот разговор, но, похоже, нам лучше все же поговорить и сказать друг другу, что было не так. Если честно, то я даже не поняла, что же такого в то утро случилось экстраординарного? Еще раз прости, но это ты ночью устроил черт-те что! Естественно, я была не в духе. Но у нас были скандалы и посильнее!

— Вот именно, — после паузы спокойно ответил Аркадий Францевич. — Если разобраться, то нам, кроме скандалов, и вспомнить нечего. Тебе не кажется это ужасным?

— Ты шутишь!

— Ты думаешь иначе?

— Ничего себе! — Эльвира Павловна удивленно посмотрела на мужа. — Ты действительно так считаешь?

— Хм, — Ковард пожал плечами. — По-моему, ты постоянно твердишь: «Что это за жизнь? Что это за мужчина? Что это за зарплата? Вот у других…» Это я слышу каждый день. Разве я говорю неправду? Что ты молчишь?

— Нет, это правда, но…

— Что «но»?

— Но на самом деле я так не считаю.

— Да?! Тогда зачем ты так говоришь?

Эльвира Павловна опустила голову. В повисшем молчании каждый из супругов невольно вспомнил время начала их совместной жизни. Тогда они были счастливы. Счастливы по-настоящему, ведь они любили друг друга.

Воспоминания Эльвиры Павловны прервались ощущением жгучего раскаяния, хотя не будь этой измены, то, возможно, она бы так и не осознала, насколько ей дорог собственный муж! Но теперь она точно не допустит, чтобы ее семья разрушилась.

А мысли Аркадия Францевича вскоре сменились воспоминанием о ночи с Татьяной. Эта картина потеряла романтическую окраску и вызвала чувство досады. Как она сегодня убедительно закрыла дверь прямо перед его носом! Какая неловкая и унизительная ситуация! Он, конечно, готов возложить всю вину за свой позор на Злобного Я, но себя не обманешь.

— Скажи честно, Кадик, у тебя кто-то есть на стороне?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Эльвира Павловна печально улыбнулась:

— Я видела, какой ты был выглаженный после того, как не пришел домой. Во-первых, где ты был? А во-вторых, кто это тебя так вычистил?

— Так, Эля! Давай оставим этот разговор и не будем к нему возвращаться. У меня никого нет. Клянусь.

— Но был?

— Я прошу, оставим! У меня никого нет. Понятно?

Эльвира Павловна поджала губы:

— Хорошо. И у меня никого нет. Клянусь.

Аркадий Францевич удивленно округлил глаза:

— А кто был?

— И я прошу, оставим. И у меня никого нет. Хочешь еще кусок шарлотки?

— Да, хочу, — Аркадий Францевич удивленно посмотрел на жену, но больше ничего не спросил.

— Знаешь, — продолжила Эльвира Павловна, отрезав и положив на тарелку мужа большой кусок шарлотки, — я вдруг поняла, как нам не хватает детей. У нас даже племянников нет. Понимаешь, как это на самом деле ужасно? Вот оно и получается, что у меня есть только ты, а у тебя — только я. Нам даже отвлечься не на кого. Вот от нас радость и ушла. Как ты думаешь?

— Может быть. Но сама знаешь, что у нас не могло быть детей. Мы давно закрыли эту тему.

— Да. Я знаю, — Эльвира Павловна грустно посмотрела на мужа. — Но мы можем усыновить или удочерить ребенка.

— Что за абсурдная идея? — искренне изумился Аркадий Францевич. — Дети — это очень тяжело и ответственно! И потом чужие! Ты с ума сошла. Это я тебе как генетик говорю. Ты ведь не сможешь даже приблизительно узнать, какой генетический багаж у ребенка. Он может быть с милыми кудряшками, а генетически — маньяк и убийца! И ты с этим никогда не справишься! Нет-нет! Это невозможно! Выбрось это из головы! Тебя не допросишься мужу рубашку выстирать, а тут пеленки, распашонки!

— Ну почему обязательно пеленки, распашонки? Не обязательно усыновлять младенца. Можно найти школьника. Поговорить с ним, показать психологу. Если есть желание, то всегда найдется способ. Я уверена!

— Эля! — Ковард сурово свел брови. — Никаких чужих детей! О чем ты?! Нет и нет! Мы даже между собой договориться не можем. Давай оставим этот разговор.

— Хорошо. Давай пока оставим. Вкусная шарлотка?

— Вкусная. Очень вкусная.

— Я рада.

И хотя разговор за ужином был не из самых приятных, но и Эльвира Павловна, и Аркадий Францевич подумали об одном и том же: «Боже! Как хорошо, что все возвращается на круги своя. И даже если в жизни после этого разговора ничего не изменится — это гораздо лучше любых кардинальных перемен!»

Исмайга проснулся в полной уверенности, что сегодня его жизнь изменится раз и навсегда. Собственная жизнь в сновидениях уже давно не доставляла ему радости. Все, что поначалу удивляло и возбуждало, стало привычным и утомительным. Нынче во сне за очередной партией в шахматы, когда она, Дюймовочка, наконец добилась выигрышной позиции, бродяга улыбнулся и, лучезарно сверкнув глазами, сказал определенно и просто:

— Есть объективный физический предел индивидуума. Ты этот предел исчерпала, красавица, поэтому можешь расслабиться. Крысы были твоим последним заданием. Ты сделала все, что могла.

Он недолго помолчал и продолжил:

— Теперь у тебя начнется другая жизнь. Хе-хе! Если это можно так назвать. Не знаю, поздравлять тебя с этим или сочувствовать. Кстати, ты опять просчиталась. Мат в двенадцать ходов. А могла выиграть. Не огорчайся. Уже значительно лучше. Все значительно лучше.

Дюймовочка нахмурила брови, пытаясь сообразить, о чем сейчас ей поведал бродяга, но не сообразила.

— Вы имеете в виду, я лучше играю в шахматы? — спросила она бродягу.

— Разумеется, и это тоже.

— Вы опять говорите загадками.

— А как ты хотела? По-другому нельзя. Мне положено говорить загадками.

— Про другую жизнь, это о чем? Перестану видеть сны?

— Да Господь с тобой! — махнул рукой бродяга. — Ты уже здесь как дома, а все говоришь о снах. Не разочаровывай меня.

— Простите, — стушевалась Дюймовочка. — Я перестану жить в этой реальности?