— Возможно. И вообще, что такое жизнь? Что такое смерть? И можно ли назвать жизнь жизнью, а смерть смертью? Все, знаешь ли, относительно, призрачно, размыто… А главное — цель. К чему все это? Если честно, то я и сам понимаю смутно. Так было и так будет. Вот и весь сказ. Опа! Кажется, ты выкрутилась! Ай да молодца! Выходит, это я просчитался?! Чудеса, да и только! Ну, выиграть все равно не выиграешь, но ты уже стала зубастой, — бродяга потрепал Дюймовочку по щеке. — Даже интересно с тобой играть. Жаль, больше уже не придется.

Дюймовочка опешила:

— Что-то я вас не поняла. Вы меня пугаете.

— А ты не пугайся. Смело смотри неизвестности в лицо. Будь храброй. Фортуна улыбается храбрым, а не тем, кто делает в штаны по пустяковым поводам. Смерть — это всего лишь смерть. Сама знаешь. Такая же неприятность, какая с тобой случается каждую минуту. Ничего особенного. Ладно, ничья!

От этих слов Дюймовочка испугалась не на шутку. В горле запершило, и она спросила сдавленным голосом.

— Ничья? Что это значит? Смерть?

— Да что ты заладила, как попка: «Смерть, смерть!» Я же тебе объяснял, что и жизнь, и смерть — одинаковая лажа.

— Лажа — это что такое?

— Это слово такое, — ответил бродяга, — скоро будет популярным. Означает проблема, неприятность, непотребное или что-то в этом роде. Но тебе не стоит над этим сильно размышлять, в любом случае — ничего нового, все как обычно, все как всегда. Лажа неистребима. Она везде и во всем. Так что не расстраивайся. Тот, кто живет в лаже этой лажи не замечает…

Исмайга открыл глаза. Минуту он лежал неподвижно, пытаясь проанализировать свое сновидение.

«Сегодня должно что-то произойти. Это что-то такое, что, скорее всего, изменит мир. Или изменит меня. Или и то и другое, хотя и то и другое не очень понятно».

Исмайга терялся в догадках. Он никогда не был оптимистом, и оттого перемены ему не рисовались радужными. О каких радужных переменах может думать человек, не умеющий мечтать?

«Наверное, я все-таки умру, — подумал он. — Но, в конце концов, смерть — неизбежное событие. Так что лучше взять себя в руки и смело посмотреть в глаза вечности. Бродяга сказал, что всему есть предел. Я, по его мнению, дошел до своего предела, значит, идти некуда. Кстати, какой сегодня день? Воскресенье. Символично. Смерть — это, по сути, воскресенье. Воскресенье в другом измерении».

Через несколько часов Исмайга уже был полностью уверен в том, что его земной путь закончен, и стал перебирать в уме варианты, как же ему встретить смерть наиболее достойно. Кому оставить свое пусть невеликое, но все же дорогое сердцу имущество: шахматы, диджериду, бубен, картины? В конце концов картинка в голове сложилась: он напишет завещание. Передаст все Стриганову — своему школьному товарищу. Ближе человека у одинокого Исмайги не было. Может, для Стриганова эти вещи и не представят великой ценности, но, несомненно, они окажутся в руках честного и порядочного человека.

Исмайга все еще лежал на своей циновке с широко раскрытыми глазами и, уставившись в небольшое желтое пятно на потолке, размышлял над тем, как же не оставить свое тело после смерти надолго в квартире и как организовать собственные похороны.

Неожиданно раздался звонок в дверь, заставивший философа вздрогнуть и выйти из оцепенения.

«Кто бы это мог быть? Странно. Я никого не жду».

Звонок повторился. Кто-то настойчиво пытался добиться встречи. Накинув на плечи любимый татарский халат, Исмайга встал с циновки и вышел в коридор. Против обыкновения дверь он открыл не сразу, а спросил:

— Кто там?

Из-за двери отозвался голос, заставивший сердце Исмайги прыгнуть, упасть и забиться с бешеной силой.

— Рома! Это я, Люся. Открой, пожалуйста.

Исмайга был готов к смерти, но услышать голос жены, давно исчезнувшей из его жизни, был не готов. Его ладони вспотели, и он резко спросил:

— Чего надо?

— Рома, — мягко, но настойчиво повторил просьбу голос, — открой. Мне с тобой поговорить нужно.

— О чем нам говорить? По-моему, мы все давно друг другу сказали! Что еще?

Сердце Исмайги не переставало биться, в глазах закружились золотые мошки: «Зачем она пришла? И как ей удалось узнать этот адрес? Значит, искала. Зачем?»

— Рома, — в голосе слышалась мольба. — Пожалуйста.

Исмайга открыл дверь.

Люся практически не изменилась, только немного похудела и осветлила волосы. Она была все так же красива. У Исмайги заныло сердце: похоже, он ее по-прежнему любил, хотя пять лет одинокой жизни заглушили это чувство, позволив спокойно жить, полагая, что оно безвозвратно ушло.

— Можно мне войти? — тихо спросила Люся.

Исмайга молча посторонился. Люся прошла в коридор и робко добавила:

— Мне действительно нужно с тобой поговорить.

— Проходи, — Исмайга жестом пригласил пройти бывшую жену в комнату.

Люся прошла и осмотрелась.

— Вот как ты живешь, — удивилась Люся.

— Как? — мрачно спросил Исмайга. Он был крайне удивлен своему волнению и старался никоим образом не проявить его.

Люся растерянно пожала плечами:

— Скромно.

— Не жалуюсь, — все так же недружелюбно сказал Исмайга и спросил: — Что тебе нужно?

— Может, давай присядем, — предложила Люся и осеклась, поняв, что сказала глупость — кроме шкафов, в комнате не было мебели.

— Давай присядем, — Исмайга уселся на циновку в позу лотоса.

Люся после некоторых колебаний расположилась рядом, поджав ноги под себя.

— Да. Не очень удобно. Ты, я вижу, ведешь спартанский образ жизни.

— Тебя это не касается. Как ты нашла меня?

— Это длинная история.

— Длинных историй не надо. Давай перейдем к сути.

— Хорошо, — покорно согласилась Люся. — Я тебя нашла, потому что…

Люся замолчала.

— Ну? — поторопил Исмайга. — Говори!

— В общем, даже не знаю, как начать…

— Начни с конца.

— Если с конца, то у тебя есть сын.

— Что? — Исмайга вскочил с циновки. — Что ты говоришь?! Какой сын? Откуда ему взяться? Я тебя пять лет не видел!

— Ну ты же просил с конца! — в волнении крикнула Люся. — Да, сын! Когда я уходила от тебя, уже знала, что беременна. Но думала, что это не твой ребенок. Да, я виновата перед тобой. Но уж так получилось. Все в жизни когда-нибудь ошибаются. Я раскаиваюсь. И поэтому здесь. Я исправляю свою ошибку.

Исмайга молчал, и Люся, стараясь говорить быстро, продолжила:

— Мне сложно сейчас оправдываться. Может, это была любовь. А может, и не любовь вовсе, а желание жить красиво, не нуждаясь ни в чем, может, желание реализоваться в творчестве, — она пожала плечами. — Когда есть деньги, очень просто реализоваться.