- Но это также вопрос природных способностей. Я не тупоглазый придурок с винтовкой, и я никогда ничего не знал о бушкрафте. Но я льщу себя надеждой, что знаю этого черного человека.

Совершенно безразличный к присутствию местного бармена, стоящего всего в трех футах от него и способного слышать каждое его слово, Де Ланси добавил: - И я осмелюсь сказать, что он знает меня. Видите ли, у нас есть кое-что общее. Мы не сентиментальны. Чернокожие не боятся наносить или получать суровое наказание, и я тоже.

- Кукес не посмеет солгать мне, потому что они будут знать, что я сорву кожу с их костей, если они будут притворяться глупыми или лгать. Поверь мне, Маклорин, от меня может быть мало толку сражаться с Джонни Мау-Мау на поле боя. Но в комнате для допросов я буду в своей стихии.

- Я очень надеюсь, что так оно и будет, - сказал Маклорин. - И если вы добьетесь результатов, поверьте мне, ваши усилия не останутся незамеченными в Доме правительства.

Де Ланси не мог поверить своей удаче. Ему собирались заплатить за то, чтобы он запугивал и оскорблял людей, которые не могли нанести ответный удар.

Затем его поразило еще одно преимущество его нового положения. Его жена всегда ныла на него с той или иной жалобой. Один из ее любимых стонов, год за годом, состоял в том, что их никогда не приглашали на ежегодную вечеринку в саду, которую губернатор устраивал для видных членов белой общины Кении.

- "Я поговорю с Маклорином", - подумал Де Ланси. Посмотрим, сможет ли он достать мне приглашение. Может, это даст мне минутку покоя.

Он светился самодовольным удовлетворением от своей удачи, и это было еще не все.

Всего через несколько дней после разговора с Маклорином Де Ланси вернулся в "Мутайгу", когда в баре к нему подошел австрийский бизнесмен по имени Иннерхофер, который сказал, что приехал в город, чтобы купить кенийский табак для экспорта на родину. Он назвал некоторых общих знакомых, сказал, что они высоко отзывались о де Ланси, и спросил его, не может ли он оказать небольшую услугу "некоторым моим друзьям дома". Это было немногим больше, чем нянчиться с детьми, но он будет хорошо вознагражден за свое время, и если все пойдет хорошо, за ним последуют другие, не менее легкие, но оплачиваемые работы.

Де Ланси был рад услужить, и именно поэтому он стоял в зоне прилета аэродрома Найроби в своей специальной полицейской форме, держа в руках кусок белого картона, на котором черными заглавными буквами было написано имя "ПИТЕРС".

Из таможенного поста вышел мужчина в легком сером костюме и черной фетровой шляпе с короткими полями. Он был выше Де Ланси, с усами и, хотя и не таким явно избыточным весом, все же очень крепкого телосложения. Он снял шляпу, чтобы вытереть вспотевший лоб, и обнажил копну ярко-рыжих волос, слегка посоленных сединой.

Мужчина заметил вывеску Де Ланси, снова надел шляпу и направился к нему сильным, решительным шагом.

- ‘Де Ланси? он спросил.

- Это я, - сказал Де Ланси, пытаясь говорить так же уверенно, но безуспешно. С диким инстинктом хулигана к власти и слабости он сразу понял, что Шульц не тот человек, с которым можно шутить.

- Я все приготовил на завтра, - сказал он. - Надеюсь, это будет к вашему удовлетворению.

Питерс безмолвно хмыкнул, что означало, что он слышал, что сказал Де Ланси, но ждал, чтобы его убедили.

- Отвези меня в мой отель.

- ‘Совершенно верно, мистер ... ’ сказал Де Ланси. ‘Пожалуйста ... следуйте за мной.

***

Через двадцать четыре часа после своего первого визита в особняк Кортни в Каире Джошуа вернулся снова. На этот раз Шафран предложила им взять свои напитки и прогуляться по саду к берегу Нила. Стояла жаркая тихая ночь, и полная луна отражалась в сонных водах великой реки. Мимо проплыл прогулочный катер.

- Мы должны отправиться в круиз на ужин перед отъездом, - сказала Шафран, беря Герхарда под руку.

На борту парохода пары ужинали под навесом, освещенным струнами сияющего света, в то время как джаз-оркестр играл старую песню Коула Портера.

- ‘Ааа ... Все идет своим чередом, - вздохнула Шафран, тихо подпевая музыке и вспоминая все те времена, когда она танцевала под эту мелодию на балах дебютанток до войны, а позже в ночных клубах в подвалах Лондона, когда над головой летали бомбардировщики.

- Тебе удалось поговорить с матерью, Герхард? - спросил Джошуа, которому не терпелось поскорее вернуться к своим делам.

- ’Да, собственно говоря, я так и сделал.

- И...?

- Она рассказала мне, что мой брат посетил Португалию в 1942 году. Был либо март, либо апрель. Она не могла вспомнить точный месяц, но помнила, что Конрад был доволен собой за то, что провел несколько дней в Лиссабоне, где погода была солнечной и теплой, в то время как ей все еще было холодно дома. Конечно, на Русском фронте было еще холоднее. Конрад придал этому большое значение.

- Он сказал ей, что делает в Лиссабоне?

- Не совсем ... Будучи Конрадом, он не удержался и сказал моей матери, что отправился по личному приказу Гиммлера. Это был своего рода официальный визит от имени рейха. Но Конрад не сказал точно, какова была цель. Он сказал, что все это совершенно секретно ...

- Что заставило бы его чувствовать себя еще более превосходящим, - заметил Джошуа.

- ‘Да.

- Это полезная информация. В Лиссабоне уже более ста лет существует процветающая еврейская община. И многие из нас бежали туда во время войны. Конечно, Португалия была нейтральной, так что рейх тоже присутствовал там, как вы, я уверен, знаете.

- ‘Конечно, знаю, - сказала Шафран. - Они меня допрашивали.

Оба мужчины вопросительно посмотрели на нее.

- Так я попала в оккупированную Европу. У меня были рекомендации от сочувствующих нацистам в Южной Африке, которые рекомендовали меня своим коллегам в Голландии и Бельгии. Я взяла эти рекомендации в консульство рейха в Лиссабоне, и они дали мне разрешение на поездку, которое мне нужно было получить оттуда в Нидерланды.

- Подождите, - Джошуа