Рождество и Пасху, отмечал Масленицу, или, как еще называли ее русские — Сырную неделю, так напоминавшую ему безудержный итальянский карнавал.

Плясал вместе со скоморохами, катался с ледяных гор на Нижней площади. Прыгал через костер на Верхней площади…

— Какой-какой площади? — перебил я приведение. — Верхней?

— Ну да, Верхняя площадь, — показывая недовольство жестами, ответил Рикардо.

— Ха! Я так и знал, что есть еще Верхняя площадь! — победно вскинул я руки.

— Ее что, нет сейчас? — удивленно спросил зодчий.

— В том-то и дело! Нижняя есть, а Верхней нет! Кстати, где она находилась? — меня разжигало любопытство.

— Да прямо за Ивановскими воротами, и тянется до Ломокненской башни, где же еще? — пожал плечами Вилла.

— А Ивановские ворота… — начал было я, но Генка меня перебил.

— Разрушены. Это недалеко от Ямской башни, а еще церковь Иоанна Богослова рядом.

— Слушай, получается, что сейчас там Рубненский монастырь, — прикинул я в уме расположение площади.

— Выходит, что так, — подтвердил Заморыш.

— Вот же глупость! — возмутился призрак. — Оставили в городе Нижнюю площадь, а Верхнюю застроили. А какое было место, эх.

На Верхней площади всегда горел костер, под высоким навесом. Зачем-то его поддерживали круглый год. Великий князь сам подходил к костру, бросал туда ветки. Чтобы подойти к просторному центру Верхней площади, где горел костер, надо было пройти по дорожкам, которые извивались, и будто составляли какой-то узор. Дорожки же были окружены кустами, всегда ухоженными.

Рикардо Вилла от нечего делать зарисовал и этот узор. Извивы пересекали всю площадь и в конце концов заканчивались выходом к костру. Здесь на Масленицу, Святки и Иванов день разжигали небольшие костры, через которые прыгали ломокненцы. На этом же костре сжигали первенца.

— Первенца?! — воскликнули мы с Генкой в один голос.

— Так называли первого зомби, которого вылавливали в Смоква-реке… — начал объяснять призрак.

— Который появляется из реки раз в год в начале весны, — закончил Генка.

— Хватит перебивать, — Рикардо недовольно сложил руки на груди, — почему же раз в год? Было четыре первенца, по временам года. Один действительно в начале весны, когда лед собирался двигаться. Другой летом, приблизительно в самый длинный день. Еще один в дни осеннего равноденствия, и последний на Святки.

— Целых четыре раза! — удивленно воскликнул я. — Сейчас только один раз, по весне… Скажи, Рикардо, а что происходило потом, после первого мертвяка? и сколько это длилось?

— Да что же могло происходить? Потом лезли следующие зомби из этой речки проклятой, толпами валили. Ну и могли когда три дня, когда неделю лезть, а когда и пару недель не прекращали, — отвечал призрак.

— А не знаешь ли ты, — задумчиво начал Заморыш, — такие вот зомби только в Ломокне появлялись, или еще где вылазили?

— Ну зачем же только в Ломокне? — удивился Вилла. — Точно уже не припомню, но знаю, что в Москве-граде были мертвяки. Говорили, кажется, что и еще где-то они были, но сейчас могу и соврать, времени-то много прошло. А как сейчас?

— А сейчас — только у нас и только один раз в году, и ровно семь дней. Мы это время называем Мертвой седмицей, — ответил я.

— Мир-то изменился, пока я сидел, — произнес также бесстрастно Рикардо, — но продолжу мой рассказ, а потом и вы мне расскажите, что в мире творится.

Строительство кремля продолжалось шесть лет. Наступило последнее лето. Ни одна башня или пролет стены не были закончены полностью. Специально оставлялись недостроенные участки, которые, как объяснили итальянцам русские, нужны были для совершения заключительного ритуала, который также должен был провести великий князь. После этого в течение пары недель предполагалось закончить постройку, заделав оставленные участки.

И вот настал ясный августовский день, когда Василий Иванович приехал в Ломокну для завершения крепости. Как объяснили итальянцам, им следует встать на всем протяжении стен и башен кремля, за которые они отвечали, чтобы проходящий мимо правитель в сопровождении свиты при совершении ритуала наградил иностранных зодчих и каменщиков, под руководством которых была совершена столь грандиозная постройка.

Рикардо Вилла в своей парадной одежде ожидал князя и награду наверху Свибловой многоугольной, а потому казавшей круглой, башни. Это была его гордость. Окруженный привычной охраной из русских воинов, он смотрел на величественный вид, открывавшийся сверху. Извивающаяся лента Смоквы-реки, живой Рорбеневский мост, поля, село Рорбенево с его монастырем — и дальше бесконечные поля, леса и перелески. Он полюбил этот край за шесть лет, и теперь в нем боролись противоположные чувства — хотелось насладиться делом рук своих, но всё также неотвратимо тянуло на родину.

Вот наконец люди вокруг засуетились, а зодчий оторвался от созерцания просторов. На башню, наверху которой в центре зиял провал, нужный для ритуала, всходил Василий Иванович Рюрикович. Когда все немногочисленные сопровождающие поднялись и заняли свои места, князь обратился к итальянцу:

— Выполнил ли ты свою работу?

— Да, княже, — отвечал, как его научили, Рикардо.

— Доволен ли ты платой и кровом? — продолжил спрашивать князь.

— Да, княже.

— Желаешь ли ты получить награду?

— Да, княже.

— Достоин ли ты награды?

— Да, княже.

— Готов ли ты к награде? — вновь спросил Василий Иванович.

— Да, княже.

И тут Рикардо почувствовал, как его хватают, а рот опоясывает повязка, словно он скаковая лошадь. Страх пронзил итальянца, он пытался что-то крикнуть и бежать, но повязка не давала произнести ни звука, а крепкие руки уже связывали его. Посмотрев на несчастного человека ничего не выражающим взглядом, великий князь стал произносить ритуальные слова:

— Добровольно награду и честь на себя приявший, человек сей определяется волей и кровью потомка Рюрикова к вечному охранению и защищению града сего, и запечатывает крепость сию и град сей. Да пребудет человек сей вечно в граде сем, пока стоит он и пока крепость его нерушима пребывает. И будет сей человек служить потомкам Рюрика вечно, пока не освободит его Рюрикович кровью своею, посчитав службу исполненной.

Князь резанул тем же ножом себе руку, начертав окровавленным пальцем некий знак на лбу скованного ужасом Рикардо, и пролив несколько капель в провал башни. Потом Василий Иванович кивнул державшим итальянца, и те столкнули его в пропасть. Дикая боль пронзила зодчего, когда он упал вниз, ударившись спиной. Он смотрел наверх, где безучастные лица с интересом наблюдали за ним. Один из них бросил вниз широкополую шляпу Рикардо, и она, медленно планируя, опустилась ему на лицо, закрыв обзор.

Мучаясь от невыносимой боли, Вилла еще услышал, как сверху раздаются приказы, а потом на него посыпались огромные белые камни, и он умер. Казалось, в то же мгновение он пришел в себя в толще камня, и двинулся наверх. Как-то легко пришло осознание, что он превратился в призрака, и желание отомстить князю, убившему его. Он взлетел вверх, но уперся в верхнюю площадку башни,