Но на входе в боевой стойке её ждала Эсфирь с тёплыми штанами наперевес: никакой скандал и никакие угрозы не могли заставить Эсфирь выпустить Анечку из дома без этих защитных штанов с начёсом.

Анечка тяжело вздыхала, плелась в комнату, натягивала проклятые штаны, от входной двери стрелой летела в туалет, якобы пописать, из туалета в ванную комнату, якобы помыть руки. Там она быстренько срывала с себя ненавистные штаны, и они тугим комом летели под ванную.

Возвращалась Анечка домой таким же макаром. Она влетала в квартиру, приседая и охая, скрестив ноги, бежала стремглав в туалет, из туалета в ванную, нашаривала злосчастные эти штаны и выходила уже в полном порядке.

Все были довольны, но ровно до тех пор, когда однажды Анечка не смогла найти под ванной свои легендарные штаны. Она ползала, шурудила руками в пыльной темноте под ванной, но там ничего не было! Но выйти из ванной, всё же, пришлось. А в комнате её ждала бабушка и долго тыкала пыльными штанами в её очаровательный курносый носик.

Лето, как всегда проводили у Бори с Паней. А в августе Анечка объявила, что будет девятый и десятый класс заканчивать экстерном. За год два класса. Все ахнули, но раз Анечка надумала, то и спорить не извольте трудиться!

Год был просто сумасшедшим по нагрузкам. Анечка успевала всё: сольфеджио, фортепьяно, зачёты, подготовка в консерваторию, выступления на радио, концерты, подружки, примерки и ещё в довесок, парочка-тройка несчастных любовей. У Эсфири просто кругом шла голова.

Поступила Анечка в Идочкину alma mater – Киевскую консерваторию имени Петра Ильича Чайковского, блестяще сдав экзамены и сразу став звездой курса. За Анечкой ходили толпами.

Она влюблялась, страдала, отвергала, рыдала, смеялась, а Эсфирь не спала и думала: «Хоть бы скорее кто-нибудь взял в жёны её огнеопасную внучку. Тогда бы она, Эсфирь смогла бы хоть одну ночь выспаться!» Но Анечка замуж не хотела, и весь первый курс Эсфирь спала в полглаза!

Во втором семестре первого курса у Анечки появилась новая подружка – Светочка. Всего-то в Светочке было: удивительные синие глаза, как два озёрца и шея невероятной лебединости.

Её можно было бы назвать хорошенькой, если бы не длинный, тоненький и остренький нос, похожий на птичий клюв. И сама она была такой эфемерной, что казалось, и тени не отбрасывала. Да и по жизни Светочка была так… пирожок ни с чем. Какой-то там хормейстер народных хоров в будущем, или что-то около этого.

Дружба держалась на взаимной потребности девочек друг в друге. Анечка протащила Свету в высший свет консерваторского богемного общества. А Светочка каким-то образом оказалась дочерью большого авторитета всей консерватории, человека умного и красивого, но совершенно недоступного для простых смертных, почти небожителя.

А теперь Анечка сидела раз, а то и два в неделю за обеденным столом этого небожителя и ела суп из стерляди из фарфоровой супницы, с воткнутой в неё серебряной поварёшкой. Импозантный Светочкин папа красиво закладывал салфетку и хорошо поставленным голосом говорил:

– Кушайте (именно: кушайте, а не ешьте), Анечка! Не смущайтесь! Чаровница, ей Богу, чаровница!

Чаровница опускала глаза долу и усилием воли нагоняла на гладенькую смуглую щёчку приличествующий моменту румянец! Расположение Светочкиного папы простиралось так далеко, что он предложил иногда, не часто аккомпанировать Анечке и поставить ей голос.

Голос у Анечки был поставлен от рождения самой природой, но то ли Анечка решила, что подстраховаться не мешает, то ли неудобно было отказаться от такого лестного предложения, но Анечка стала бегать к импозантному на спевки.

Первый курс Анечка окончила с отличием, и была ангажирована оперным театром на два вечерних спектакля в месяц. Дело по тем временам невиданное, но и голос, надо сказать у Анечки был тоже невиданный, ну, а о внешних данных, и говорить не приходилось.

В ней было всё: И гоголевская Оксана, и вагнеровская Изольда и всё, что душа пожелает! И это всё – в семнадцать лет!

К концу лета Эсфирь совершенно отчётливо для себя поняла, что, конечно же, Анечка бухается с импозантным в постель в перерывах между ариями и фугами!

Но не одна Эсфирь была так прозорлива! Жена консерваторского авторитета тоже почуяла запах измены.

Обеды прекратились, но пожилой безумец влюбился, как в последний раз, и готов был уйти из семьи: от жены и от любимой дочери. Между собой любовники решили, что надо открывать карты и строить жизнь с нового листа. Импозантный пошёл открываться жене, а Анечка решила объясниться с подругой, то бишь с дочерью авторитета.

На встречу с подругой Анечка шла с таким камнем за пазухой, что поднять глаза на неё просто не могла. Светочка ждала её на скамейке в парке Шевченко, утопив в ладонях своё некрасивое лицо.

А Анечке предстояло сейчас достать из-за пазухи камень и грохнуть им прямо по Светкиной голове. Тогда лебединая шея её переломится, голова упадёт на грудь и пробьёт острым клювом Светочкино сердце.

Анечка отвела ладони от Светочкиного несчастного лица:

– И чего мы тут слезами уливаемся? Что произошло?

– Как ты могла, Анечка, как ты могла? Мама плачет, папа уходит! Всё рушится из-за тебя! Как ты могла?

– Светка! Дурочка! Ничего нет, и не будет! У меня есть человек, а с папой твоим у нас ничего серьёзного не было. Просто симпатия! Понимаешь?

– Но ведь мама говорила…

– Мало ли что маме говорила? Казала-мазала?

– И папа говорил! – не сдавалась Светочка.

– Я тебе сказала, ты меня услышала. Или не услышала? – выпрямилась Анечка.

Светка смотрела на подругу с мольбой и надеждой, она понимала, что Анечка, конечно, врёт, про то, что ничего не было! Всё было! Ещё как было! Она подняла на Анечку свои прекрасные синие глаза до краёв наполненными озёрами слёз.

Анечка молчала и улыбалась ей в лицо своими такими же синими, но совсем другими глазами. Глазами-разбойниками на прекрасном лице. Эти глаза как будто были прорисованы на Анечкином лице после окончания всех оформительных работ.

Но Светочка поверила, потому что очень хотелось верить. Поцеловала Анечку в медовую щёчку и пошла. Она уходила из Анечкиной взрослой жизни навсегда. Так сложилась жизнь. Так складывались обстоятельства.

Анечка не обманула, и не потому, что была наследственно порядочным человеком, просто небожитель, со своими цепляющимися за ноги женой и дочкой, это было скучно, очень скучно!

Жизнь продолжалась, Анечка училась, бегала по библиотекам, театрам и танцам. Дома почти не бывала. А Эсфирь смотрела на свою талантливую внучку и диву давалась: откуда в этом маленьком, утончённом с виду существе столько пороков, запеленутых в добродетель?

Кавалеров ни сосчитать, ни запомнить, учится на отлично, интересуется буквально всем: история, театр, книги. И постоянные стоянки в подъезде с парнем, который вообще не вписывается в её, Анечкин круг существования.