Мысли уже путались в усталой голове. Тяжёлый суматошный день тянулся долго. Эсфирь плотно прикрыла веки, а под веками танцевало лето.

Ванечка бежал по зелёной траве, прогретый солнышком и любовью, садилось вечернее усталое светило, а на веранде у Пани уже разливали чай.

Играло в розеточках варенье из райских яблочек, оранжевый абажур откидывал причудливые тени, а за столом сидели скованные любовью, как цепью все её любимые, и пили чай из пиалочек в голубой горошек.

Анечка отгоняла изящной ручкой назойливую пчёлку, Батон прикрывал шалью усталые Эсфирины плечи, а вечер гас и медленно скатывался в заросли кукушкиных слёзок.

С Нелей Борзовой, молодой женщиной не полных тридцати лет произошла большая неприятность.

Неприятность-это мягко сказано, так как, если вдумчиво отнестись к случившемуся, то произошло несчастье.

Неля неаккуратно вышла из своего торгового офиса, в котором служила товароведом (по теперешним меркам – менеджером по продаже текстиля), проехалась высокой шпилькой по коварной обледенелой ступеньке, и вот теперь лежала на узком тротуаре между родным офисом и проезжей частью, как сломанная кукла Барби.

Левая нога была вывернута куда-то вбок и назад, юбка не эстетично скомкалась на животе, голова гудела от удара о тротуарный бордюр, сердце заходилось паникой и тоской.

Боли ещё Неля не чувствовала, но понимала, что произошло что-то серьёзное, и эта вывернутая уродливо нога не предвещает ничего хорошего, во всяком случае, на ближайшее будущее.

Подняться Неля самостоятельно не могла и даже не пыталась: лежала, полностью отдавшись на волю случая. Случай не заставил себя ждать. Уже бежали к ней прохожие, а за ними и сотрудники, которые вышли вслед за элегантной Нелей и на глазах, которых она мелькнула задравшимся подолом и кружевным бельём.

С мультипликационной ловкостью кто-то из коллег умудрился стащить с её ног сапожки на шпильке и переодеть её стройные ножки в «прощай, молодость». Так что, присвиставшая скорая грузила на носилки элегантную женщину неполных тридцати лет, обутую в стариковские разношенные опорки.

Это было удивительно, но не больше. Никому и в голову не пришло, что кто-то очень мудрый и ушлый сразу одним махом решил за Нелю все возможные проблемы с профсоюзом, с домовым комитетом и устранил все возможные инсинуации могущие привести к выводу: «Сама виновата, не хрен в декабре бегать на одиннадцатисантиметровых шпильках!»

Пока скорая везла Нелю в больницу, мысли её бежали в одном направлении: ходить на работу не надо, наверное, целый месяц, а может даже и полтора, не надо подниматься тёмным зимним утром и по скользким дорожкам бежать за автобусом, много чего постылого не надо.

А можно многое. Можно сладко спать под тёплым одеялом сколько душе угодно, вставать, когда выспишься окончательно, вкусно и неспешно завтракать и сознавать, что впереди ещё долгий день и уютный вечер, и завтра, в которое можно вступать, никуда не несясь, сломя голову.

Вспомнилось, как сегодня ранним утром сознание будоражили глупые мысли: чтобы такое могло произойти, чтобы не надо было ходить на работу в эти зимние месяцы.

Неля лежала, накрывшись с головой одеялом, и строила всевозможные законные препоны обязанности посещать каждый день свою опостылевшую контору.

Мысли крутились в голове глупые и злые, когда дошло до того, что можно было бы даже посидеть дома по печальному поводу, например, тяжёлая болезнь какого-нибудь дальнего родственника.

Мысль возникла, но тут же показалось настолько кощунственной, что Неля быстро дала себе укорот и дальше додумывала в более человечном направлении. В том числе, а не сломалась ли бы у неё какая-нибудь часть тела, но только в лёгкую: не очень больно и без необратимых последствий!

Вот так оно и произошло, бывает же такое в жизни! Сейчас наложат гипс (в том что у неё перелом, Неля не сомневалась ни минуты, хоть это и был первый перелом в её жизни), но вывернутая почти назад стопа и пухнущая на глазах голень не оставляли места для сомнений. Почти мистическим было то, что Неля не чувствовала боли, или почти не чувствовала.

Она неслась в машине скорой и уже планировала свой сегодняшний вечер. Сейчас наложат гипс, позвонят на работу её мужу Сенечке, он примчится за ней и увезёт домой в законную такую вовремя на неё свалившуюся, явную, никем не оспариваемую болезнь.

Но эйфория длилась не долго. Когда дежурный врач осмотрел её ногу, стало ясно, что судьба перестаралась и перелом у Нели не один, а их, переломов на изящную Нелину ножку пришлось целых три, да ещё с каким-то там смещением.

Наложили временный гипс, подняли на четвёртый этаж в травматологию и приказали лежать тихо две недели и ждать операции, которая, скорее всего, за всем этим последует.

С Нелей случилась яркая, но не затяжная истерика. Приехавший Сенечка, как мог, успокоил её, смотался по второму кругу, привёз книги, шоколад, вкусно поесть. Неля поела, почитала, а потом уснула и заспала своё такое большое, на минуточку, горе.

Утром перезнакомилась со всей палатой, к середине дня скакала, как молодая козочка по палате на одной здоровой ножке, обаяла всех старушек, своих соседок и прочно стала любимицей и в палате, и на этаже.

Неле можно было практически всё, даже разрешалось курить в палатном туалете. Этого не разрешали никому и никогда, тем более эти четыре вечные старухи, которые находились в этой палате месяцами.

Но, Нелечку нельзя было посылать в общую курилку! У неё не было костылей! Она могла поскользнуться на скользком линолеуме, и бабки хватались за сердце от такой перспективы.

Две недели пролетели быстро, на пятнадцатый день пребывания в больнице пришёл её весёлый врач, шутник и балагур, отвёз Нелю на снимок, спросил:

– Терпеть будешь? Орать не будешь? Без наркоза будешь?

На все эти быстрые вопросы Неля ответила коротким:

– Да!

И врач вправил на место под деликатное Нелечкино кряхтение все её косточки и хрящики. Наложил, как он сам выражался – «настоящий» гипс и выписал Нелечку домой на попечение мужа и родни аж до июня месяца!

Неля сидела у окна и наблюдала рождение вялого зимнего утра. Деревья стояли уже голые, раздетые вступающей в жизнь зимой. Вся улица, сколько захватывал взгляд из окна, казалась сиротской даже какой-то блокадной, военной и серой. Ни одного весёлого мазка, ни одной радостной акварельки не было брошено природой на это скорбное полотно засыпающей красоты.

Времени на созерцание у Нели было навалом, внезапно свалившаяся на неё свобода в виде загипсованной по колено левой ноги, не предполагала суеты и спешки. И в этом сонном ритме, так сказать, не отделяя себя от природы, Неля начинала свой первый день на свободе.