снова лампочка будет дрожать, что Черный будет лежать среди палаты, что вокруг будет страх и дыхание того, у стены.

Проходили целые недели, я не говорил ни слова. Я не хотел разговаривать с врачом. Даже тот парень, который тоже сначала не говорил, даже он заговорил как-то, а я остался молчать. И каждую ночь я хотел вернуться туда, в лес. А может, она меня там ждала и мы могли пойти собирать яблоки.

Иногда Игнат подходил к окошку в коридоре и смотрел на меня. Мне всегда становилось так радостно из-за того, что он меня не забывает. И мы несколько раз пересеклись с ним в коридоре, где нас водили на анализы. И вот в третий раз он сел рядом со мной.

– Леусь, Леусь… вып-п-п-п-п

– Выписывают? Правда? – я очень обрадовался. Но потом сразу же как-то стало грустно.

Игнат утвердительно покачал головой.

– А когда?

– Зав-в-в-в

– Завтра? Скажи, пусть к окну моему подойдет, я буду ждать. Очень буду ждать.

Все следующее утро я провел у окна. Был такой солнечный день. Казалось, что и правда наступает новая жизнь, и пусть не для меня, а для одного из самых близких моих людей. Я и не знал, что у него там за жизнь за нашей стеной, но в любом случае та жизнь должна быть интереснее и красивее. Там другие люди, другие пятницы…

Он пришел! Он был такой сияющий, такой счастливый. Он мне махал рукой долго-долго, а потом кричал что-то, но я не слышал ничего. Все-таки был третий этаж и двойное окно. Он простоял напротив окна, наверное, больше часа. Это было самое счастливое мое мгновение за последние несколько месяцев. Мне показалось, что я был ему действительно нужен, действительно стал его другом и у нас даже сложилась единая жизнь. И то, что он выходил сегодня, означало и мой праздник тоже.

Не менялось совершенно ничего. Прошел еще месяц. Я поймал себя на мысли, что за этот месяц не сказал ни одного слова. Каждую ночь я надеялся встретиться с ней, но этого не случалось. Один раз гуляли вокруг пруда с друзьями, а с ней так и не встретились. Мне начинало казаться, что я проведу в таком состоянии всю оставшуюся вечность. Сначала это пугало, а потом свыкся с этой мыслью и ничего, вроде не умер.

Но та пятница была какой-то особой. Еще утром, когда я проснулся, сразу же помрачнел, вспомнив, что сегодня пятница и как только начнутся отбойные молотки, придет этот. Весь день я нервничал, заранее пытался спрятаться под одеялом. Потом смотрел в окно, ждал наступления сумерек.

Как и обычно, он пришел сразу после наступления молотков. Я спрятался под одеяло и, как всегда, старался не шевелиться. И тут я почувствовал, что одеяло с меня кто-то сорвал. Надо мной стоял Черный, держа шприц в руке. Двое тех у стены уже были в отключке, а третий только закатывал себе рукав.

– Черный, что ты к нему лезешь опять?

– Я ему дам полакомиться сегодня, – со страшной гримасой сказал Черный.

Мне стало очень страшно. Я видел, что свет опять тухнет, попробовал забиться подальше к стене.

– Черный, да ты чего? Он же подсядет, а бабла у него нет. Клянчить начнет. Тебе надо? – сказал тот у стены и впустил себе иглу.

– Ничего, отработает, если надо будет, – захохотал Черный. – Ну, иди сюда, шестеренок, лакомство пришло.

Я вскочил с кровати и вцепился ему в волосы со всей силы, которая только у меня была. Он упал на мою кровать. Те у стены не обратили никакого внимания на происходящее, они были уже где-то далеко. Когда Черный падал, у него из кармана выпала ручка от двери.

– Ну шестеренка, убью суку, – сказал он со злобным оскалом, но я его ударил кулаком, и он несильно ударился о стенку.

Я схватил ручку и побежал к двери, не успев надеть даже ничего на ноги. В коридоре не было видно никого. Я захлопнул за собой дверь, наблюдая через окошко, как Черный, полный злобы, встает с моей кровати. Открыть дверь он уже не мог. Я быстро побежал к пятой палате.

– Игнат, вставай, – закричал я.

– Ан-н-н-д…

– Да, побежали, быстрее, у меня ручка есть. Она и к внешней двери подойдет.

Мы выбежали в коридор. По ходу я надел чьи-то тапки из пятой палаты. Но тут произошло что-то страшное. Ручка-то подошла к внешней двери, но она еще была закрыта на ключ. У Игната появились слезы.

– Пойдем к вам, в пятую. Я не вернусь больше туда. Завтра врач придет и я все ей расскажу. Не вернусь туда больше, – повторял я, еле сам не плача.

И тут, подойдя уже к пятой палате, я увидел, что тот самый парень в капюшоне выходит из второй. Он направился к внешней двери, совершенно не замечая нас. Я дал знак Игнату тихо идти за ним. И вот, как только он приоткрыл дверь своим ключом, мы бросились на него, оттолкнули и оказались на свободе.

Игнат начал смеяться. Мне тоже стало смешно. Мы без труда покинули здание третьего отделения и пролезли сквозь дыру в заборе, так как через вахту было опасно выходить в пижамах.

– Мы же свободны, Игнат, мы не вернемся туда больше.

– Своб-б-бод-д-д-ны, – он плакал от счастья.

– Только надо подумать, куда нам теперь.

Я посмотрел по сторонам. Рядом проходила школьная дискотека. Было много молодежи, но подходить к ним в таком виде было неловко.

– К Леусю, п-п-п-поедем-м к Леусю, – сказал Игнат.

– А где же он? В Минске?

– Д-да.

– Он тебе адрес оставил?

– Я п-п-п-помню, он в Се-с-с-се…

– В Серебрянке?

– Д-да.

– Поехали.

Мы пешком прошли до моста. Долго шли, пели песни, не веря в то, что теперь у нас будет другая жизнь. Этот момент был особым нашим счастьем. Такое счастье ведь недостижимо для тех, кто не видел мерцание лампочки по пятницам. Это счастье особое, счастье ощущения свободы и полноты человеческого бытия.

Машины не останавливались. Больше всего мы боялись, что остановится милиция и попросит показать документы. Наши документы ведь были в больнице, у нас не было с собой ничего, кроме затертых пижам и ни с чем несравнимой радости.

Мы очень замерзли. Было ведь уже холодно, середина октября. И простоять в тонких пижамах полчаса было… Вдруг остановилась машина.

– Ребята, вам куда? В город? Чего стоите,