там находился, поэтому я старался ходить туда, когда все засыпали. В первый же день ко мне подошел Черный.

– Ну что, братка? Ты видишь эту наколку? Ты видишь? Ты, шестерюга, я всю зону держал, ты понял? – сказал он, снова показывая свою татуировку.

– Черный, отвянь от него, – сказал кто-то из лежавших в другой стороне. – Ты что, не видишь, шизик это.

– Шизик? Мы его вылечим. Ты понял, шестерюга, мы тут всех вылечим.

– Черный, да отвянь, смотри, он же дистрофан. Ты еще на старика-отморозка понаезжай. Это же клиников к нам перевели. Они полные кексы, растения на клумбе, ты че, не рюхаешь, что ли?

Черный отошел, нервно поглядывая на меня и старика. А санитар не обратил никакого внимания на весь этот диалог. Казалось, он там присутствовал просто для фона. Сидел и читал очередную газету. Старик был снова привязан, только его запах теперь смешивался с табаком, доносившимся из туалета. Нас в палате было восемь человек. Сразу стало понятно, что те трое, что лежали у дальней стены, были друзьями Черного. Еще помимо меня и старика с нами лежали двое странных парней. Один, видимо, совсем больной. Он ни разу ничего не сказал. А второй постоянно ходил по палате, лишь иногда только садился на кровать и, раскачиваясь, издавал странные звуки.

Тогда пришла пятница. Как только стемнело, санитар посмотрел на часы, отложил газету и вышел за дверь.

– Так, братва, играем в прятки, – засмеялся Черный.

Он подошел к тому парню, что ходил по палате, схватил его и повел к двери. Потом достал ручку, открыл дверь и вывел его. Вернулся один. Подошел к тому, что всегда молчал, и проделал с ним то же самое. Потом он подошел ко мне.

– Черный, да брось ты, – крикнул ему мужчина у стены. – Это же растения, зря ты и тех-то выводишь по жизни. Они не рявкнут врачихе. Ты погляди на дистрофана, он же клиника, куда ты его потащишь? Он по дороге упадет и переломится напополам. А старик вообще уже овощ. Кинь ты их.

Черный отошел от меня. Была полная тишина. Такой тишины и не было раньше никогда. Все чего-то ждали. И вдруг зашел этот странный парень в капюшоне. Он молча протянул Черному что-то завернутое в газету и быстро ушел. Потом они что-то усердно делали. Все вчетвером. Они достали зажигалки, какую-то бумагу, шприцы. Я не понимал, что происходит. Только потом увидел, что они вкалывают себе все это, кто в ногу, кто в предплечье. В тот момент я почувствовал, что гаснет свет. Я сидел, прижавшись к стене, со страхом наблюдая за происходящим. Они, казалось, меня совсем не замечали. Черный лег прямо посреди палаты почему-то, а не на свою кровать. А тот, что у стены, открыл рот и стал глубоко дышать, издавая неприятные звуки. Да, свет действительно начал мерцать. Старик лежал практически неподвижно, глядя в потолок, лишь иногда шепча что-то совсем неслышное. Мне стало страшно. Показалось, что вместе с этим парнем в капюшоне сюда зашел кто-то невидимый и сейчас он гасит нашу лампочку на потолке. Страх становился все ощутимее, а лампочка светила все более тускло. Мне начало казаться, что мы все умираем. А неподвижная улыбка старика только усилила эти опасения. Я спрятался с головой под одеяло. Там было не так страшно. Но эти звуки, это дыхание, доносившееся от той стены, напоминало о том, что происходило поверх одеяла. Я очень боялся высунуть голову. Хотел заснуть и проснуться, когда это все кончится, или не проснуться вообще, но только чтоб не быть там. Показалось, что стало холодно, мое тело даже задрожало. Я решил совсем не двигаться, чтоб забыть о нем, забыть совсем о своем теле и о том, что происходит вокруг него. Уже через несколько мгновений был в лесу. Я часто гулял этими тропинками. Еще с детства эти места стали особо любимыми. Вот там, я знаю, если пойти, то будет речка. А там еще дальше какая-то стройка. А я дотуда и не доходил никогда. Раньше случалось идти, идти, а все равно не надоедало. Да и что делать-то на этой стройке? Она ведь заброшена, да, точно, она с детства моего там была, значит, заброшена. И тут, немного вниз, там, где забор когда-то стоял, по той тропинке… Это была она. Я решил пройти мимо, как бы не заметив ее, но она меня окрикнула:

– Андрей! – она улыбалась и шла в мою сторону. Я остановился. – Андрей, привет.

– Привет, – тихо сказал я.

– Андрей, ты прости, что я тогда так резко сказала тебе, ну, про те яблоки, – Оксана улыбалась. – Я и правда не хотела. И видела, что ты огорчился.

– Да ничего.

– Ну хочешь, пойдем, здесь недалеко есть сад. Хозяева уже давно не живут. У них растут очень вкусные яблоки. Белый налив. Пойдем?

Тут я открыл глаза. Было уже утро, в коридоре были слышны покрикивания санитарок на кого-то из наших. Было слышно, как гремит посуда на кухне. Этот сон никак не выходил из головы. Больше всего на свете мне хотелось спрятаться снова под одеяло и пойти за теми яблоками. Все были на месте. От вчерашнего ужаса не осталось и следа. Как и прошлым вечером, рядом со мной лежал старик, тихо пришептывая что-то лишь себе слышное.

Жизнь в первой палате была несравнимо хуже, чем в пятой. Целые дни я проводил, глядя в окно. Я изучил абсолютно все, что было в окне. Не осталось ни одной незамеченной детали. А что было самое лучшее в моем дне? Это время прогулки. Нет, нам не разрешали выходить. Но я видел, как гуляют у пруда Игнат с Леусем. Они каждый день подходили к моему окну и махали мне руками. А я просто улыбался им. И ждал следующего дня, когда снова их увижу.

Из палаты нас выводили редко. Только в душ и на сдачу анализов. Сразу стало понятно, что Черный какой-то особый безумец. Он был очень агрессивен. Но меня никогда не трогал. Только иногда подходил и со злобой в лице смотрел на меня. А я отводил взгляд и смотрел в окно. А те трое его друзей казались более разумными. Они были просто наркоманами, живущими от пятницы до пятницы.

Пятниц я стал очень бояться. Как только приходил этот странный парень в капюшоне, я сразу же прятался под одеяло, боясь увидеть, что будет потом. Я знал, что