Я заметила, что его южный акцент усилился, когда он заговорил о детстве.

– Расскажи еще.

– Мы были чертовски, унизительно бедны, особенно после того, как мой отец… умер. Что ж, ты читала все эти истории, я уверен. Иногда мы даже ходили в школу в дырявых ботинках.

Наконец-то появилось объяснение его безумной страсти к дорогим туфлям.

– Как-то раз учитель купил мне новую пару обуви и отправил меня домой с запиской, в которой спрашивал, не нужна ли нам какая-то помощь. Я до сих пор не могу забыть, какой стыд был написан на лице мамы. – И когда он стал произносить последнюю фразу, в его голосе послышалась гордость: – Моя мама работала официанткой в маленьком ресторанчике; она работала тяжелее, чем все, кого я когда-либо знал.

– Неужели она правда оставила тебя рядом со швейной машинкой, которая упала тебе на мизинец? – спросила я.

С тех пор, как я узнала о сделанной при помощи фотошопа фотосессии на слоне в джунглях и о несуществующем домашнем питомце, я начала сомневаться во всем, что когда-либо о нем прочла.

– Нет, как ни странно, вот это на сто процентов правда. Бедная моя мама до сих пор винит в этом себя.

И вполне заслуженно, должна заметить.

– И она теперь живет в Атланте?

– Да, вместе с моей сестрой.

– Это правда, что ты купил им дом? И машины?

– Это что, «Двадцать вопросов»[53]? – отозвался Логан, отвернувшись в смущении. – Давай поскачем галопом!

Мы перемахнули через маленькую дренажную канаву среди лавандовых полей, и он понудил свою лошадь вырваться вперед, прищелкнув языком и хлестнув поводьями. Впрочем, я довольно быстро нагнала его: у него парик слетел, как только его конь со степенной рыси перешел в галоп.

– Давай лучше поговорим о тебе хоть немного, – сказал Логан, как только вернулся в седло с париком на голове.

– Я уже рассказывала тебе о своем детстве. Обычное, спокойное и счастливое – скучное до зевоты, не о чем рассказывать.

– Эй, не говори с пренебрежением о спокойствии, обыденности и счастье. Это потрясающе!

В его голосе прозвучала тоскливая нотка, и, прежде чем я успела спросить его почему, он продолжил:

– А что насчет твоего будущего – есть какие-то идеи, чем бы ты хотела заниматься?

– Ты говоришь прямо как мой отец, – увильнула я от ответа.

Разговор на эту тему был минным полем. Мое будущее виделось мне туманным, я ничего еще не решила, словно ребенок перед витриной со сладостями. И оно зависело от того, как будут развиваться наши с Логаном отношения. Осторожно подбирая слова, я поведала ему о поступившем мне предложении стать членом экипажа корабля в миссии по спасению китов.

– Я не знаю, что мне делать. С одной стороны, я очень хочу присоединиться к команде «Сиренки» и сделать что-то, чтобы помочь китам. Но я не думаю, что хотела бы всегда этим заниматься. Четырехмесячная поездка была бы приключением, шансом сбежать из комфортной обыденной жизни и посмотреть мир. Может быть, я бы даже узнала что-то новое о себе и своем характере. Но заниматься этим на постоянной основе? Не думаю, что это для меня. Впрочем, с другой стороны, когда я думаю о прочих своих перспективах – о дипломе предпринимателя, как у моего папы, или морского биолога, если пойду по маминым стопам, – я вообще не чувствую никакого воодушевления. Я хочу грызть гранит какой-то стоящей науки, чего-то такого, что изменит мир.

– Словом, быть не личным помощником у селебрити, да? – произнес он беззаботным тоном. – Ты можешь стать членом экипажа корабля, что на полном ходу понесется в Голливуд, знай это. Мы заканчиваем съемки через три недели, и я еще не готов с тобой расстаться. Ты можешь уехать из дому и отправиться со мной в Лос-Анджелес.

– И навеки остаться в лакеях на съемочной площадке?

Я помолчала, но больше он мне ничего не предложил.

– Не обижайся, но нет, спасибо.

– И это вся твоя благодарность после того, как я ввел тебя в мир париков, и компьютерной графики, и дракончиков! – Он рассмеялся.

И я тоже рассмеялась. Только я вдруг почувствовала, что в моем смехе зазвучали слезы.

Сегодня утром, когда мы с Логаном ехали по лавандовым полям и через виноградники, отношения между нами казались совершенно невозможными. Но теперь, когда мы целовались в отдельном кабинете ресторана, казалось, что возможно все. Вот так всегда с Логаном. Стоит ему обнять меня, и все мои тревожные размышления превращаются в шум на заднем плане.

– Ну, – сказал он, отодвигаясь, чтобы заглянуть мне в глаза, – так ты любишь во мне только красивое лицо и тело?

– Ага.

– Что ж, я определенно более серьезная натура, чем вы, мисс Морган, поскольку я люблю тебя не только за твои золотые глаза и волосы русалки и шикарное тело. – Я затаила дыхание, поскольку он был серьезен. – Я люблю тебя за доброту и честность, за твою целостность и даже за твою долбаную страсть командовать. Я люблю в тебе твое желание спасти мир и спасти меня.

Я молча глазела на него, тонула в синих глубинах его глаз, тонула в его словах.

– Я люблю тебя, Роми.

Мое сердце остановилось, а вместе с ним замерла вся вселенная. Когда я немного поуспокоилась, я сказала:

– И я люблю тебя, Логан. Я люблю тебя за твое чувство юмора и за то, как ты смеешься, и за твою невозмутимость…

– Невозмутимость?

– Ты очень спокойный. Рядом с тобой и я успокаиваюсь.

– Продолжай.

– Я люблю тебя за твою верность и за твои милые манеры южанина. Я люблю твою неторопливую походку и то, как один локон вечно падает тебе на глаза. О, а я сказала о твоих глазах?

– Я заметил, что мы опять вернулись к обсуждению моего лица, – сказал он, криво усмехнувшись.

– Правда. Но я также люблю тебя за то, что ты по-настоящему талантливый актер и… мастер целоваться.

– Это мне говорили.

Я рассмеялась и отпихнула его.

– Плюс, – добавила я, – я тебя полюбила до того, как встретила, так что я выиграла.

– Это соревнование?

– Вся жизнь – соревнование. И я должна победить.

Я хотела, чтобы этот день длился вечно. Я хотела бы, чтобы мы с ним вместе сбежали. Но Логану нужно было вернуться в свой отель к пяти, чтобы разучить сценарий для завтрашних съемок. Он проведет вечер с Силлой и Бритни. Я проведу вечер дома. В одиночестве.