Рассвет ознаменовал одно — мы оказались в самой гуще жизни мегаполиса. С правой стороны от тента проносились десятки газующих мотоциклов, прямо у входа в палатку пятьдесят китайцев делали зарядку под традиционную музыку, а справа на колышек задирала лапу собака. Я поглядел на все это дело и плюхнулся обратно, накрывшись рюкзаком, чтобы никто не мешал сну. Наташа вскочила на пробежку вокруг здания правительства. Так мы обменялись рукопожатиями с Шанхаем.

Все же мегаполису удалось пробудить меня, когда у палатки скопились жители, которые не решались заглянуть внутрь, но невзначай переминались с ноги на ногу на протяжении получаса прямо у входа. Я выскочил из укрытия, как зверь из берлоги, а они разбежались по соседним улицам. Бормоча под нос негодования, мы с Наташей собрали вещи и выдвинулись в город. Час от часу наше положение ухудшалось.

Увиливая от орущих клаксонов таксистов, перебегая четыре дорожные полосы, к нам припрыгала девушка лет двадцати пяти. Внешности она была китайской, а вот в душе явно нет.

— Хау ар ю! — закричала она Наташе, стукнув ее по плечу и схватив сумку. Сначала она показалась воровкой, а затем мы смекнули — девушка была больна психологическими расстройствами. Как-то раз в школе преподаватель математики Олег Александрович сказал мне: «Человек ответственен абсолютно за все, что с ним происходит. Это простая правда, чем раньше поймешь которую, тем легче будет жить. За победы, поражения, смерть, рождение, болезни — за все ответственен только ты сам». В тот день я так и не понял эти слова, но постарался выработать правило — сочувствовать больным людям, но не жалеть их, дабы не сделать им же хуже. Сегодня я собирался стереть это правило, как и все остальные устои, которые шли к черту во время этого путешествия.

Девушка усадила нас в кафе и купила три жирных порции баоцзы. Ее глаза были живыми, возможно, живее всего окружающего вокруг, и скошены в центр — левое чуть меньше, правое больше. Изо рта вылезали черные зубы, кривые и покоцанные, которыми она улыбалась всем встречным. Волосы, взъерошенные и перекрашенные в три цвета, больше подходили попугаю какаду, чем гражданину коммунистического государства. Движения были то слишком резкими и несуразными, то плавными, как волны Восточно-Китайского моря. Она кричала неземными завываниями на свою дворовую собаку и проходящих мимо людей, которые шарахались на два метра. Было в ней что-то либо слишком отталкивающее, либо чересчур притягивающее — правдивостью и трагичностью ее судьбы. Мы понимали: она знает истину, потому что истина приходит через страдание.

Пока по наставлению девушки случался завтрак, нас осенило: барабан, который мы старательно таскали через китайские стены, пыльные трассы и морские набережные, пропал! Других вариантов быть не могло: я забыл его в автобусе. Новая знакомая, услышав историю, схватила нас обеими руками и повела на автостанцию в районе Shuicheng road. Она битый час спорила с сотрудниками, которые в один голос заявляли, что в помине не видели никаких музыкальных инструментов. Наконец они раскололись: барабан находился в комнате отдыха персонала. Взамен за него с нас потребовали 200 юаней — всего ничего. Мы сообщили девушке, что их не имеем.

— Why? Do you realy haven’t 200 RMB? — обратилась она к Наташе, которую давно принимала за свою хорошую подругу.

— Course we haven’t! Мы хотели заработать их, играя музыку на улицах Китая.

— Your boyfriend needs to have money! В другом случае он не мужчина. Почему он не заработает их?

— У него есть только два доллара.

— He is fucking homeless! Детка, пожалуйста, брось его! — сообщила она здравое решение Наташе и схватила ее за запястье. Я побрел за ними, так и не вернув барабан.

Девушка привела в свою квартиру, расположенную на последнем этаже в здании неподалеку. Ее муж оказался мировым человеком. Этот парень бросил карьеру и переехал жить с Гавайев в Шанхай ради создания семьи с ней, когда та потеряла дееспособность. Он с нуля научил ее ходить, говорить, двигать руками и смотреть глазами. Квартира была завешана вырезками из китайских журналов, где на главных обложках красовалась эта пара с известными звездами из Страны восходящего солнца. Весь их быт сам собой говорил: «Если стоит на что-то тратить свою жизнь, то точно на улучшение жизней других людей».

Позавтракав, девочки отправились вести модные беседы, а мы с гавайцем достали гитарки из его импровизированной студии и принялись играть известные мировые синглы. После бурного выступления хозяева прониклись нами и предложили остановиться на ближайшую ночь у них. Пару часов назад мы хотели сбежать от больной девочки, а сейчас осознавали, что, если бы не эти ребята, мы бы так и бродили по городу с гигантскими рюкзаками в попытках заночевать в очередной клумбе. Нам хотелось задарить спасителей всем, что было — то есть кашей и открытками.

После обеда наши тела вывалились в сердце Шанхая — People’s Square. Вдоль центральной улицы троллями и великанами выстроились по направлению к реке высотки, иногда уступая места младшим братьям — роскошным трехэтажным отелям. Каждое третье здание венчал шпиль, а у всех входов обязана была бесцельно копошиться восторженная толпа. Улица утопала в деньгах, шуме, ярких вывесках и не менее ярких людях. Мы растворились в пространстве на двадцать минут, потом вновь собрали себя по частицам и оказались на другой стороне улицы. Не выдержав, я ткнул в первый попавшийся небоскреб, желая посмотреть на все это дело сверху. Это оказался Шимао с двумя длинными рогами наверху. Мы забрели в лабиринты пожарных лестниц и переходов, которые в конце концов доставили нас к последнему, шестьдесят восьмому этажу. Здесь над новыми апартаментами орудовала стая рабочих, хлеща инструментами из стороны в сторону. К нам направился двухметровый бригадир, самый высокий из встреченных нами китайцев. Ожидалось, что он начнет орать и метать, как и положено любому уважающему себя бригадиру в любой ситуации. Но он улыбнулся, пожал руки и повел на экскурсию по стройке.

Мы шли среди рабочих, словно ступая между грядками, время от времени припадали щеками к пятиметровым окнам, наблюдая, как солнце садилось прямо на пики небоскребов. Тяжело сосчитать, кого здесь было больше — людей или высотных зданий, наших восторженных охов или опилок от электролобзиков.

Так начался Шанхай — уверенно, масштабно и беспардонно он вломился в наше сознание, сразу дав понять, кто здесь самый знатный город Китая. Мы были в полном восторге, пока не познакомились с местными жителями. Китайцы могли останавливаться на третьем ряду, пересекать две сплошные, бухать пиво на улицах, в магазинах и общественном транспорте, плеваться, рыгать, пердеть, какать под дверью, обзывать женщин и даже кидать фантики от конфеток мимо урны. Самое неприятное — они мочились везде, где попало. Для меня этот процесс всегда был бунтом, потому что в России и Европе такое не принято повсеместно. Здесь же это оказалось в порядке вещей, поэтому я захаживал исключительно в приличные туалеты. Которые здесь, кстати, были на каждом шагу — просторные, с сушилками для рук и бесплатным входом. Китайцы не готовились к выходу из автобуса заранее, для них вообще неуместна фраза «Вы выходите на следующей?». Подходит только «Вы выбегаете прямо сейчас?». Пока автобус сбавлял ход и тормозил последние пару метров перед остановкой, продолжая двигаться по инерции, пока выдыхал газ, начинал открывать створки — все пассажиры покорно сидели на своих местах. Но как только двери распахивались до конца, половина салона мигом вскакивала с сидений и наперебой летела в узкий проем, сбивая себя, других и сам проем. Как бы китайцы ни старались загадить бульвары и проспекты своей удивительной способностью создавать мусор из ничего, улицы все же оставались выглаженными до блеска — не без помощи повсеместно орудующих уборщиков.