крайний дом спрашиваешь? А какая радость в нем жить-то? Вона куда ходить надо. Кому охота?.. Это какое озеро? Возле дома-то? Который год помню, все возле крыльца и плещется. На своем месте. Дом правильно стоит. Факт.

Вот и проверяй после этого свои мудреные догадки. Всегда так в жизни — или слишком просто, или слишком сложно…

Однажды днем в балок деловито вошел Игорь. Не говоря ни слова, полез под нары. Чихая от пыли, стал копаться в ящиках. Вытащил сверток. Взмахнул в воздухе полинялой желто-красной ковбойкой.

— Старьевщика нашел? — поинтересовался Борис.

— Пригодится! — Игорь собрал тряпье в кучу, взял рюкзак и стал набивать его. Вынул из ящика пару банок сгущенки, пачек пять супа-пюре горохового.

— К чукчам собрался, — догадался Андрей. — Недалеко яранги, километров семь. Рыбаки сказали.

— Ну и собрался. Смех сказать — всю Чукотку прошел, а пыжика нет.

Андрей и Борис присоединились к Игорю. Я не пошел. Много было камералки. Хотя, признаться, и сам был не прочь приобрести знаменитый пыжик — шкурки новорожденных северных оленей.

Борис побежал выпрашивать банки в «личный забор». Андрей достал книжку Обручева, полистал:

— «Полог — это внутреннее помещение яранги, которое у оленеводов делается из оленьих шкур мехом внутрь.

У Котыргына полог мал, и когда мы все влезаем в него, то сидящим сзади приходится опираться о стену полога.

Высота полога невелика — можно лишь стоять на коленях.

…У дальней стены светит эек — первобытная лампа, чаша, которую раньше делали из камня; теперь для этой цели пользуются железными тазиками. В нее налит… жир из топленых оленьих костей, а на переднем краю лежит вместо фитиля узкая грядка мха, который и горит тусклым и ровным светом.

…Мы принесли с собой угощенье — мешочек сухарей. Это пока еще большая редкость в тундре.

…Густой, едкий дым наполняет всю внешнюю часть яранги».

— Двадцать пять лет прошло, — сказал я. — Вряд ли так осталось.

— Конечно. Только природа та же, трудности те же, яранги те же. Пасут стада — кочуют. Хочешь не хочешь.

Возвратился Борис. Он взял на двоих рюкзак и восемь банок сгущенки. Ребята ушли.

К обеду добытчики вернулись. Я взглянул на Игоря:

— Неудача?

— Влипли. Я ему для затравки пачку махры вытащил. А он в ответ — «Беломор».

— Осрамились, — засмеялся Борис. — Мы вроде дикарей оказались. Этот еще потащился с тряпьем. Стыдно стало, даже не вытащил. Чайком побаловались. Приемник нам включили, на батареях работает, — Москву. С нами в основном молодой чукча разговаривал. Бригадир. Неплохо по-русски шпарит. После демобилизации. Сказал, что осенью детей собирают в школу. Вертолет должен скоро прилететь, забрать. В Певеке интернат.

Андрей молча выкладывал консервные банки из рюкзака в ящик…

Вечер был ясный, тихий, морозный, с тоненькой луной. Засиживаться в балке не было смысла. Приемник трещал, слышимость была плохая.

— Ох-хо-хо, — меланхолично вздыхал радист. — Не иначе, полярное сияние будет. Ты бы, Андрей, подежурил.

Андрей остался подстерегать полярное сияние. Мы с Борисом завалились в палатку, быстро разделись и юркнули в спальные мешки. Какие они сначала холодные, неласковые, так и хочется выпрыгнуть вон. Постепенно добреют и в конце концов становятся уютными и теплыми. Сразу же подступает сон. И только если ворочаешься, вдруг ощущаешь, что в глубоких складках по-прежнему прячется холод…

— Э-гей! Все наверх! — возле палатки радостный вопль Андрея.

Спросонок мы выскочили из спальных мешков в чем были. А были без ничего.

Замерзший, твердый полог палатки обжег тело. Стоя босыми ступнями на заснеженной траве и поеживаясь, потирая руками тело и переминаясь с ноги на ногу, глядели мы в небо.

— Похоже на дым из бутылки, — говорит Андрей. — Как в сказке.

— На птичье крыло похоже, — высказывается Борис.

— Как лунная дорожка на воде, — предлагаю сравнение я.

Через все небо с запада на восток протянулась голубовато-белая светящаяся полоса. Чуть заметны бледные розовые, зеленоватые, желтые оттенки. Полоса начинается у горизонта тоненькой струйкой, а над нашими головами разметнулась на полнеба. Действительно, напоминает голубой светящийся дым, точнее, мерцающие перистые облака.

Мы с Борисом окоченели от мороза и быстро охладели к северному сиянию: «Подозрительное оно какое-то, и не разноцветное вовсе, и вообще не в последний раз…» Мы шмыгнули в свои теплые домики.

Действительно, мы еще не раз наблюдали северные сияния. Были они разные, обычно напоминали дальние отсветы прожекторов. Но, к великому нашему огорчению, все они были одноцветными: розовыми, голубыми, зеленоватыми, а другие цвета лишь чуть-чуть угадывались.

Утром Вера Романовна указала на реку:

— Нерпу видали?

Черное пятнышко среди гладко-серой полосы воды то исчезало, то появлялось вновь, на новом месте. Нерпа ныряла: или охотилась, или развлекалась.

— Надо вельбот, — заторопился Андрей.

— Опись образцов составил? — спросила Вера Романовна.

— Вечно что-нибудь, всю жизнь, — негромко пробурчал Андрей и пошел в балок.

Туда же направились все остальные: перебирать и упаковывать имущество.

— Как бы это нерпу добыть? — спрашивал Андрей нашего радиста, человека бывалого и серьезного.

— Проще простого. Сядь у бережка и пой под гитару. Дело испробованное. Попоешь немножко — она к тебе сама подплывет. Они музыку любят. Был у нас аналогичный случай в заливе Лаврентия. Вечером пустили музыку на полную силу. Балок возле самой воды стоял. А одна нерпа все у берега вертится. Услышит музыку — и к нам…

— Рассказывай сказки… Нашел дурака!

— Чистая правда! У нас тогда студент был, Саша, он в хоре каком-то пел, вообще любил это дело. Он специально сел на берегу и часа два песни орал. Рассказывал потом, что нерпа не на всякую музыку идет. Но, говорит, если понравится мелодия, подплывает она совсем близко и голову из воды высовывает — слушает.

Вечером Андрей, отойдя подальше от палаток, уселся на берегу с гитарой. Ружье положил рядом в траву.

Пел Андрей долго. Надрывно звенели струны — он дергал их нещадно.

— Ну как, маэстро, — крикнул из балка Игорь, — подействовала серенада?

— Ныряет все время, — отозвался маэстро. — Далеко только, не попасть. Немузыкальная нерпа.

— Это еще как сказать. От твоих песен впору утопиться!..

Поздно вечером, перед сном, Андрей сказал нам:

— А что, если остаться здесь? На год. С рыбаками договорился. Не хочу уезжать. Был на Чукотке, а будто и не был. Институт подождет. Жизнь эта научит лучше любого института.

— Как хочешь, — ответил Борис. — Только ведь здесь все равно не Клондайк. Да и вообще сейчас не то время. Так я понял.

Отговаривать Андрея не было смысла. Он мог бы заупрямиться, и тогда настойчивые отговоры разожгут его самолюбие, заставят действительно остаться.

А палатку трепал ветер, кидая на брезент пригоршни сухого снега. И в глубине