Налетит пурга, а железные столбы будут упрямо тянуть через ночь, мороз и ветер тяжелые светоносные провода, поющие свои звонкие, не слыханные тундрой песни.

Охотники за мамонтами

Мы с Борисом плывем на резиновой лодке вниз по Пучевеему. Река эта держит путь на север, но, выказывая свое непостоянство, то и дело виляет из стороны в сторону. Мы стараемся не покидать стрежня.

Зевать не приходится. Течение быстрое. Борис сидит за веслами, я — на носу с одним веслом, которое попеременно служит то рулем, то шестом.

Ну и река! Не дает передышки.

На перекатах вода бурлит и пенится, весело перепрыгивая через камни. Лучи солнца дробятся в волнах, мечутся по галечниковому дну. Вода брызжет светом. Тугое дно лодки порой шуршит по камням, а весла скребут, как по булыжной мостовой. Отталкиваюсь веслом: «Подналяжем!..»

На тихих плесах вода темнеет, становится небесно-синей. В ней плавают облака.

На этих берегах бродили бизоны, шерстистые носороги, стада баранов, мамонты. И, странное дело, из всех выжили только северные олени — существа безобидные и слабые. Можно легко объяснить гибель северных животных в наших подмосковных краях, в Центральных районах и в прочих краях, где сильно потеплело. А ведь здесь климат с давних времен резко не менялся. Олени-то уцелели!

Река располагает к размышлениям. Я меланхолично работаю веслом, мысли далеко-далеко, а напряженный взгляд скользит вдоль прибрежных обрывов.

Подмытый рекой склон холма — каменная полуразрушенная стена. Она в горизонтальных волнистых и наклонных полосах. Обнажение коренных пород.

Высаживаюсь на берег. Борис отплыл; неторопливо шлепая веслами, скрылся за поворотом реки. Он будет ждать меня ниже по течению.

Вытаскиваю из полевой сумки геологический компас, замеряю элементы залегания слоев: угол и направление падения. Записываю цифры в дневник.

Впервые за этот полевой сезон, уже к концу маршрутов, встретились «нормальные» слоистые осадочные породы. И определить их нетрудно, не в пример эффузивам.

Вот склон серых плотных песчаников, черных тонкоплитчатых глинистых сланцев. Следы давнего теплого моря. Одновременно с ним здесь, на Чукотке, в дремучих влажных лесах накапливалась растениями энергия солнца. Сейчас чукотский уголь отдает людям тепло давным-давно угасших лучей.

Иду вдоль обрыва, временами осторожно огибая отвесные уступы. Камни булькают в воду…

Резкий треск крыльев! Я вздрогнул. Коршун. Показался огромным. Взмыл вверх и, завалившись на крыло, плавно уплыл из глаз, исчез за склоном.

Там, откуда он взлетел, в скале темнела ниша. Я осторожно вскарабкался к ней. Кроме серых перьев и мелких костей — ничего. Постоял немного, вырвал из дневника лист и нацарапал карандашом: «Желаю удачи, друг». Сложил записку, спрятал под широкую плиту песчаника. Сверху положил несколько обломков поменьше — пирамидкой.

Спустился к воде, вновь пошел вдоль обрыва и подумал, что эту записку все равно никто никогда не прочтет. Даже если она пролежит здесь тысячу лет…

Почему бы нам не рассчитывать на удачу? Может быть, за этим поворотом реки забелеет в обрыве круто загнутый бивень, а рядом будет угадываться контур могучей головы…

Поворот сменяется поворотом. Берега реки почти повсюду оползают по скользкой поверхности мерзлых пород. Такова уж вечная мерзлота: там, где породы скованы льдом, они прочны, как скалы. А выше, где земля летом оттаивает, она насыщается водой и делается очень ненадежной, неустойчивой.

Среди оползающих глыб земли встречаются обломки деревьев. Вначале мы их принимали за бивни. Большие и малые стволы деревьев — посреди тундры. Загадка, еще не решенная окончательно.

Одно время считали, что сравнительно недавно покрывало Чаунскую равнину море. Морское течение подхватывало «дары» рек Колымы и Лены — деревья — и приносило сюда (и теперь на побережье моря множество плавника).

Однако позже выяснилось, что море как будто не заходило так далеко: в отложениях, которые считались раньше морскими, за последние годы найдены остатки пресноводных рыб. Высказали предположение: здесь была суша, но климат был мягче, чем теперь. Росли деревья.

День клонится к вечеру. Мы с Борисом все меньше думаем о мамонтах. Надо торопиться. Не мудрено в сумерках проплыть мимо лагеря.

Весла постоянно в работе. Гребем поочередно. Плёсы сменяются перекатами. Короткие остановки — и снова нас несет река, то плавно покачивая, то стараясь закружить в водоворотах.

Вот и живешь — как по реке плывешь. Есть дни, похожие один на другой, есть тихие и бурные, но ни один ни одно мгновение не повторяется. А впереди — огромный океан, в котором без следа исчезают все реки…

— Ах, черт! Не туда зарулили!

Лодка проелозила по дну и замерла на мели. Вода весело пляшет вокруг. Вылезаю и берусь за канат, опоясывающий борта. Волочу лодку, толкаю в стремнину, переваливаюсь через мягкий борт — плывем!..

А по берегам и на воде — своя жизнь. Не так ли шла она в те далекие дни, когда по равнине разносились трубные крики мамонтов?

Важно плывет серо-белая гагара. Нагоняем ее. Она семенит в воде лапками что есть мочи. Сближаемся вплотную. Оглянувшись, она вдруг пронзительно взвизгивает, как испуганная женщина, и ныряет.

Утки притаились под бережком. Разом взлетают, громко тараторя крыльями. Делают круг над нами, до предела вытянув шеи, и уносятся вверх по реке.

Темно-серый гусь, избегая нас, подруливает к берегу, неловко встает на лапы. Он идет по пляжу с достоинством. Можно подумать, что у него под крылом портфель с важными бумагами.

Беззвучно шныряют в темной воде хариусы…

— Бивень! Там, на косе! — крик Бориса.

— Тише, не спугни.

Три резких гребка — лодка три раза пытается выпрыгнуть из воды — и мы на берегу.

…И где только в этой тундре заплуталось наше охотничье счастье?!

Бивень настоящий — это бесспорно. Потемневший, землистого цвета, покрытый снаружи тонкой коркой. Состоит из множества концентрических слоев (подобно годовым кольцам дерева). Бивень настоящий… Но он — часть чьего-то охотничьего трофея. Вокруг на песке узорные отпечатки резиновых сапог.

— Эх, не судьба! — огорченно машет рукой Борис.

Будто бы где-то в пещере остались его сородичи. Задумчиво сидят они, голодные и грустные, прикрываясь старыми, плешивыми шкурами. Так недостает им сочного, жестковатого мяса мамонта!..

Лагерь оказался невдалеке: две мачты в кустах, бренчанье Игоревых ведер…

Первым нас встретил Андрей. Встретил и со всех ног бросился прочь от нас к балку. Через мгновение выпрыгнул оттуда с бивнем величиной с крупный коровий рог, только раза в два-три толще. Мы лицемерно выразили свое восхищение.

Придирчиво рассматривая бивень, мы заметили, между прочим, нарочито равнодушно:

— Было бы у нас время глупостями заниматься… По берегам этого добра!..

Мы с Борисом целый день болтались на реке, промокли, пялили глаза на