– Меня сложно остановить, – в стекло бьётся тёмная мошка, её сдувает ветром, и его порыв поднимает облако сухой пыли. – Если бы ты ко мне, больному, не приехала, я бы, может, оставил тебя в покое. Но теперь, прости, не могу.

– Меня заставили к тебе приехать. Силой приволокли!

– Да-да, – смеюсь, и тревоги за Стаса покидают меня.

Верится, что всё будет хорошо. Я найду его, встряхну за шкирняк, и он обязательно одумается.

С Варей мы обмениваемся самыми обычными на первый взгляд фразами, но в них так много смысла.

Остаток пути до Рыбацкого посёлка проходит в блаженной тишине, и мне удаётся окончательно расслабиться.

– Останови здесь, дальше пройдусь.

Паша слушается, глушит мотор, и машина остаётся за спиной, припаркованная в сотне домов от нужного.

С собой беру только Валеру. Он держится на расстоянии, не мешает думать и зорко следит за обстановкой. Но и его оставляю неподалёку от дома Стаса – мне не нужны свидетели. Чёрт, я даже не знаю, в доме ли Рыльский или я гоняюсь за очередным миражом.

Тёплый ветер пахнет дымом первых костров, сладким мёдом и цветами. Бабочка с яркими чёрно-красными крыльями пролетает в сантиметрах от моего лица и, вильнув в сторону, исчезает в кроне деревьев.

Скоро осень с её сырым воздухом, промозглыми дождями и ворохом опавшей листвы под ногами, и я жду её, наслаждаясь переменами и страшась их.

Мне везёт – машину Стаса я вижу, стоит приблизиться к воротам Стаса. Сам Рыльский, засучив рукава, во дворе рубит дрова, размашисто орудуя топором. Никого вокруг не замечая, играет мышцами, обливаясь потом, а на лице суровая решимость. Словно на месте поленьев воображает кого-то, живого и настоящего. Кому он в своих фантазиях сносит голову? Не Насте ли? Или, может быть, суслику?

Выглядит ли он слетевшим с катушек пьяницей? Нет. Но злым кажется, и я ни разу его таким не видел.

Просунув руку в щель, я дёргаю щеколду и толкаю калитку. Прохожу несколько шагов до кривой вишни и останавливаюсь рядом, разглядывая Стаса. Он меня не замечает, и это даёт возможность его лучше рассмотреть: покрытые щетиной щёки, испарина на лбу, капля пота стекает по щеке, а между бровей залегла глубокая тревожная складка. Во все стороны летят щепки, лезвие топора со свистом рассекает воздух, а рядом с колодой высится горка берёзовых поленьев.

– Рыльский, – рявкаю, и Стас подскакивает, хватаясь за сердце. – Что, придурок, не ожидал?

– Твою мать, – выдыхает, крепче цепляясь за обух. – Ты какого чёрта здесь делаешь? У меня отпуск! Проваливай.

Стас осматривается – даже за спину себе заглядывает, – словно вместе со мной приехало правление холдинга в полном составе, включая менеджеров всех вертикалей. Вонзает лезвие топора в край колоды, из-за пояса потёрных джинсов вытаскивает белоснежный платок, вытирает со лба пот, я подхожу вплотную и, схватив за плечи, хорошенько встряхиваю Стаса.

– Поклонский, ты взбесился? – удивляется и морщится, пытаясь скинуть мои руки. – У меня отпуск, ты разве меня не услышал? Могу я один побыть или обязательно нужен хоровод?

Как он меня сейчас бесит, вы бы только знали!

– Ко мне Настя приходила. Показывала синяки. Ты почему такой придурок?

Стас дёргается, я его отпускаю. Отстраняется, странно глядя на меня, будто именно я сошёл с ума.

– Ты чего, Поклонский? Какие синяки? Бухал, что ли? Белку поймал?

Куда только делся мой интеллигентный Стас?

Но он так ошарашен сейчас, что я на миг теряюсь. Вглядываюсь в его глаза, а в них непонимание.

– Я не понимаю, – бормочет. – О чём ты, Дима? Я не трогал Настю.

Снова оглядывается, а поникшие плечи лучшее подтверждение его слов.

Что, мать его, происходит?!

– Если нужно будет, я тебя к столбу привяжу, – отталкиваю Стаса, и он пятится назад.

Бычится, насупленный, молчит, а я продолжаю:

– Ты не в том состоянии, чтобы возвращаться в город.

Взываю к его разуму, и это помогает.

Стас берёт себя в руки. Дёрнув головой в сторону озера, разворачивается на пятках и идёт к воде. В августе ещё тепло, прогретая за всё лето земля не остыла. Рыльский снимает обувь, по пути скидывает брюки и, дойдя до берега в одних трусах, с громким всплеском ныряет.

У него есть отвратительная привычка – плавать под водой. Сколько раз в нашей общей юности пугались девчонки, когда он, нырнув, долго-долго не показывался на поверхности. Камнем уходил вниз, плавно грёб к другому берегу, не тревожа гладь. Девочки охали, бегали из стороны в сторону, в панике заламывая руки, а Стас хохотал, всплывая, доводил их до нервного срыва.

Вот и сейчас он проворачивает тот же фокус и, если плохо знать Рыльского, можно всерьёз решить, что он надумал утопиться.

Я стою у кромки воды, засунув руки в карманы. Смотрю на поверхность озера, по которой плывёт одинокий листок, уже успевший сменить цвет с зелёного на бледно-жёлтый. Есть в нас что-то общее, и когда его прибивает к берегу, наклоняюсь и подхватываю за тонкий стебелёк. С резных краёв стекает вода, капает на рукав, оставляя тёмные пятна на синем хлопке. Пахнет близкой осенью, первыми холодами и дождём, в котором скоро утонет город, как случается в любой сентябрь. Люди в восторге от жаркого лета, а я обожаю прохладный воздух, низкое грозовое небо и порывистый ветер, от которого захватывает дух.

Стас выныривает на приличном расстоянии, отфыркиваясь и часто мотая головой. Во все стороны летят брызги. Пытаюсь угадать, что сейчас творится в его всегда холодной голове. Я верю ему и не могу понять, что затеяла Настя. Одно ясно: Рыльскому нужно держаться от неё подальше, пока не случилось что-то, от чего он не отмоется. За парочку синяков по шапке если и дадут, то не сильно, но вот за большее можно поплатиться будущим.

Если Настя пришла ко мне с настоятельными просьбами с ним поговорить, то именно на это и рассчитывала. Не могла не понимать, что Стас будет отрицать. Тем более, если не виноват. Но синяки на её руке такие красноречивые. Их кто-то поставил!

Смяв в кулаке мокрый лист, пальцами другой руки сжимаю переносицу. Голова кипит, но я упускаю что-то важное и никак не могу ухватить за хвост ускользающую мысль. Я растерян из-за визита Насти, а оборот, который может принять эта история, наводит на самые дурные мысли.

– Стас, она посадить тебя хочет, – ору, а Стас так и замирает, балансируя над водой. – Да греби ты обратно, дельфин недоделанный!

Не знаю, услышал ли меня Стас или скорее угадал настроение, но на берегу он оказывается в рекордные сроки. Отряхиваясь от воды, он терпеливо ждёт.

А я повторяю:

– Она хочет тебя посадить.

Взмахиваю рукой, и смятый лист падает к ногам неопрятным комком. Стас следит за этим, нервно сглатывая, и только широкие плечи выдают напряжение.