Тишина стояла такая, что слышно было, как падают листья. Если я двинусь, то телега заскрипит, этот южанин услышит и побежит оборонять товар. Что же делать?

К счастью, торговец занялся любовью со своей дамой — она начала стонать и вскрикивать. Кровать у них не скрипела, потому что спали они, вероятнее всего, на соломе, застеленной мешковиной. Но ненадолго толстяку будет не до проклятой алкашни.

Протискиваясь между бочками, я пробралась к крайней, подняла крышку, кое-как залезла внутрь, зацепилась платьем, потянула его на себя, оставляя лоскут, водрузила крышку на место, скрючилась в три погибели — бочка была невысокой, максимум метр двадцать, и широкой — можно было растопырить локти. «Засмолили, покатили и пустили в Окиян». Там же, в море, болтает неимоверно, и меня будет болтать. Если бочка перевернется, я вывалюсь.

Вскоре стало не хватать воздуха, и я проделала ножом Амиля несколько дырочек между досками, уткнулась в них носом. Нет, про «засмолили и пустили» недостоверно, тетка должна была или задохнуться, или утонуть.

Пока сидела в непроглядной темноте, согнувшись в три погибели, что только в голову не лезло: мое бегство раскрыто, и теперь меня ищут, прочесывают дом, сад и скоро доберутся до этой телеги, и тогда… За себя почему-то было не страшно, гораздо больше волновала участь Лиисы и Амиля — их казнят за предательство, а меня просто вернут под арест.

Хотя почему просто? Лииса рассказала о планах Ратона насчет меня, я предоставила ему легальный повод меня убить, тем более Арлито — гаранта законности и справедливости — в имении нет. Да и в живых, наверное, тоже.

На улице заговорили, я узнала голос кудрявого коротышки, зажмурилась и принялась мысленно молиться всем богам — кто-нибудь да услышит. Зацокали копыта, колыхнулась телега, и до меня дошло, что в нее запрягают лошадь. Моя бочка качнулась, но устояла. Весело будет, если она свалится набок. Хотелось бы, чтоб торговец как-то зафиксировал груз, но судьба пустых бочек не волновала южанина, он перекинулся с кем-то парой слов, пожаловался на алкоголиков и сказал, что уезжает и больше не вернется, потому что хозяева-жмоты не купили весь товар.

Ему ответили, что он глухой пень, раз не слышал, что убили бывшую жену хозяина, потому свадьбу отменили, и все разъезжаются по домам.

— Могли бы на похоронах выпить, — сказал коротышка.

Ему ответили:

— У северян это не принято. Их покойники любят, когда с ними прощаются с ясной головой.

— Покойники любят! Тьфу! Не любят они ничего, отлюбили. А кто убил-то?

— Вроде новая жена, но то неясно, незачем ей это. Ищут. В орден за судьями послали.

— О как. Но я все равно уеду. Кошечка, не скучай тут без меня!

Что происходило снаружи, я не видела, а вскоре и слышать перестала, потому что повозку качнуло, моя бочка ударилась о борт, упала и начала кататься туда-сюда, естественно, я каталась вместе с ней, билась головой, локтями и рисковала порезаться ножом Амиля, на котором не было ножен. Только бы крышка с бочки не слетела, господи, помоги! Пусть она слетит, когда телега выкатит за ворота, где никто не узнает меня!

Вскоре начало тошнить и разболелась голова: вестибулярный аппарат — мое не самое сильное место. Когда терпения не осталось, я уперлась руками в крышку, вытолкнула ее и выглянула наружу: позади отдалялась стена моего родового гнезда. Три стены, то соединяющиеся, то разбегающиеся. Бочки, стоящие и валяющиеся в телеге, тоже двоились.

Кое-как я выползла из бочки, отдышалась, восстановила зрение, и до меня дошло, что я на свободе, и можно выдыхать! Приподнявшись, я выглянула из-за бортов: толстяк сидел прямо на телеге на выступе под навесом, насвистывал себе под нос и ручкой кнута отгонял назойливых мух. Назад он не оглядывался, и был шанс выпрыгнуть из телеги незамеченной. Даже если он заметит меня, вряд ли бросится вдогонку. Но лучше не рисковать без надобности, выждать удобный момент, спрыгнуть в высокую траву и сразу же броситься в лес.

Пока я думала, когда это лучше сделать, впереди показался всадник, плохо различимый в утреннем тумане. Вскоре я узнала Арлито, метнулась обратно в бочку, но крышку на место приладить не успела, потому просто держала ее, судорожно сжав пальцы.

Маг вполне способен меня почуять! Только бы он проехал мимо! Пусть он просто пронесется мимо — что ему до телеги с бочками?

Когда телега перестала качаться и грохотать, до меня дошло, что все пропало: Арлито остановил торговца. Сейчас он велит проверить бочки, и мне конец.

— Вианта, — донесся подростковый ломающийся голос. — Я знаю, что ты там, выходи, обещаю не причинять тебе вреда.

Вот и все, дальше прятаться бессмысленно. Рука сжала рукоять ножа. Магия на меня не действует, и я вполне успею перерезать горло Арлито, вопрос в том, смогу ли?

Толкнув крышку бочки, я сразу же увидела мага, возвышающегося над телегой на огненно-рыжей лошади. Торговец вином замер на козлах и назад не оборачивался.

— Сдашь меня? — прохрипела я, выползая из бочки, руку с ножом завела за спину.

Арлито смотрел пристально, будто решал, что со мной делать. Наконец сказал:

— Я был у Мэтиоса, он согласился со мной говорить. Из его пророчеств я понял только, что ты должна жить, а я — помочь тебе. Я не стану этого делать, если ты убийца, но это не ты, ведь так?

— Это ты так тянешь время? — спросила я, не рискуя слезать с повозки и все так же пряча нож

— Зачем ты бежала? — задал он риторический вопрос

— Затем, что служанка, которой я доверяю, подслушала разговор Ратона. Он хочет заточить меня. И тебя устранить, чтоб не мешал. Клянусь, что так оно и есть!

Арлито вскинул бровь. Конь под ним заржал, маг щелкнул пальцами, и досаждающие ему насекомые упали замертво.

— Не клянись, ты ж сама не слышала Ратона — это раз. Два — доверять нельзя никому, особенно тем, кто больше всех втирается в доверие. Но, допустим, служанка не солгала. — Он потер пальцем переносицу. — Мне умирать не хочется. А ты на что рассчитываешь? Тебя все равно поймают.

— Я собиралась просить помощи в ордене Справедливости, — честно призналась я. — Ратон не дал бы мне этого сделать, а тебе — замолвить за меня слово, ему невыгодно, чтоб меня оправдали. Саяни он убил, чтобы избавиться от единственного наследника.

Маг объехал повозку по кругу, почесал затылок и выдал:

— В твоих словах есть доля истины, и эта доля настолько весома, что я вынужден буду отвезти тебя в орден, если ты попросишь у меня защиты. Поведение Ратона и мне показалось подозрительным, но его можно понять и оправдать: он слишком любил бывшую жену.

— Но почему ты раньше не сказал, что так можно? — возмутилась я.

— Ратон — твой опекун, это раз, два — я сомневался, что он желает тебе зла.