— Попроси о помощи Ларсо Элио…

— Он уехал еще утром. К сожалению. Теперь сделайте вид, что рассержены.

Я оттолкнула ее:

— Убирайся! Ненавижу вас всех!

Для убедительности швырнула ей вослед подушку, упала на кровать и сделала вид, что рыдаю. Кровь гулко пульсировала в висках, руки потели. Дари добро, его не бывает много, и совсем не обидно, если вернут.

Изобразив истерику, я вынула из кармана свадебного платья деньги, пересчитала, нацепила пластину Незваного.

Надо быть настороже. Где-то я читала, что самый крепкий сон — перед рассветом, тогда теряют бдительность даже самые ответственные часовые и велика вероятность, что они уснут. А если я ошибаюсь и Лииса будет действовать уже через час?

Я уперлась лбом в стекло, попыталась всмотреться в темноту, чтоб различить детали, но никого не увидела. Луна еще не взошла, и было темным-темно. За мной наверняка наблюдают, потому следует вести себя естественно: почитать книжку, потом лечь спать. Проснуться среди ночи и демонстративно пострадать, помаяться.

Самой же собрать еду в узел, замотать тканью шесть золотых и серебряный, положить их к еде — пригодятся в пути, — свернуть оба платья рулоном и накрыть одеялом, чтоб думали, это я сплю. Сесть на пол, притаиться в темноте и ждать условленного часа.

Так я и сделала, погасила последнюю свечу и, притянув ноги к животу, села на пол за кроватью. Сначала я видела только сплошное черное пятно. Когда глаза привыкли к темноте, оказалось, что даже безлунная ночь — светла. В мегаполисе ночами не видно звезд из-за иллюминации, но карту звездного неба меня обязывала знать профессия. Здесь я была так занята, что не поднимала голову к небу, а зря.

Черный бархат небосвода словно присыпан серебристым порошком Млечного Пути. Кое-где сияли звезды покрупнее, и, если я правильно помнила карту звездного неба, это были не наши созвездия. На месте Малой и Большой Медведицы — какая-то крупная звезда, видимо, соседняя планета, над ней — скопление звезд в виде розы. Над головой — будто бы дуршлаг, и через отверстия льется свет. Что на западе и юге, я не видела.

Час я провела более-менее спокойно, когда стихли последние голоса, понемногу начала просыпаться паника. Это только кажется, что сидеть и ждать спасения проще, чем действовать. На самом деле — гораздо труднее, потому что твоя жизнь зависит не от того, насколько ловок и хитер ты сам, а от ловкости и умений других людей.

Лиису могут схватить, она может просто передумать. Черт! Я запрокинула голову и чуть ударилась затылком о стену. Проклятое время тянулось нитями расплавленного сахара.

Взошла луна, перечеркнутая еловой макушкой. Еще пара дней, и ночное светило станет совсем круглым. Интересно, оборотням Беззаконных земель нужен лунный свет для перевоплощений?

Тень на стене от макушки ели, из-за которой всходила луна, медленно смещалась вниз и вскорости пропала, остались лишь узоры от витражей, тоже плывущие вниз.

Сперва меня знобило от перевозбуждения, потом начало клонить в сон. Голова валилась на грудь, веки слипались сами собой, и я чуть не проспала момент, когда мелкий камешек ударил в стекло. Я насторожилась, на четвереньках подползла к окну, в которое стукнулся камешек покрупнее. Прижавшись к стене, выглянула: в небе серебрится луна, очерчивая силуэты кустов, на земле — черные тени. Никого. Ни подозрительного звука, только кузнечики стрекочут наперебой. Лишь когда люди, прячущиеся в тени кустов, шевельнулись, узнала кудряшки Лиисы, которая ступила на освещенную луной клумбу и поманила меня за собой.

На миг в душу закрались мысли, что это ловушка, но я переступила через них, тихонько распахнула створки окон, перелезла через подоконник и спрыгнула в клумбу. Встала на цыпочки, тихонько прикрыла окно, мысленно молясь всем богам, чтобы створки не лязгнули друг о друга. Выдохнула с облегчением и, пригибаясь, побежала к кусту, за которым пряталась Лииса.

В тени мы обнялись, быстро поцеловались, она сжала мои пальцы, воровато огляделась и прошептала в ухо:

— Нету время. Второй стражник спит, но Леон — нет. Возле домика слуг — повозка торговца вином, ну, он нектар привозил. У него — бочки. Половину вина выпили, половину товара он везет на ярмарку, чтоб там продать хоть за что-то. Амиль… вон он, рядом… вскрыл бочку, ну, дно выбил, и вы можете туда спрятаться. Торговец хочет уезжать на рассвете, когда бэрр Ратон и гости еще будут спать, — Лииса сунула мне в руки мешок — Там вода и одно из моих платий… платиев. Ваше заметное очень.

— Спасибо. — Я обняла Лиису. — Когда вернусь из ордена, то вспомню о тебе.

Служанка отвела взгляд, почесала нос и пробормотала:

— Меня тут уже не будет. То есть нас с Амилем. Ступайте к нему.

На полусогнутых, поднимая подол, я добежала до раба, которому даровала свободу, и он молча повел меня к жасмину, за ним была настолько густая тень, что в черноте утонуло даже мое светлое платье.

— Переоденьтесь, — посоветовал он. — Я отвернусь.

— Легко сказать, — прокряхтела я, пытаясь вылезти из платья-медузы, тогда Амиль, не оборачиваясь, протянул мне нож: — Разрежьте и оставьте себе. Только осторожно — острый.

Недолго думая я вспорола платье спереди, достала из мешка темное, из грубой ткани, облачилась в него, разрезанное спрятала в мешок, туда же положила узелок с едой; деньги сунула в карман.

— Веди.

Мы плутали в зарослях парка, приходилось идти медленно, чтоб прошлогодние листья не хрустели под ногами. Наконец вышли к телеге, где виднелись крышки бочек.

— Крайняя слева, — сказал Амиль, протянул руку, чтоб помочь мне вскарабкаться, я не сдержала чувств и поцеловала его в щеку.

— Спасибо.

Амиль нервно оглянулся и уронил:

— Поспешите. И — возвращайтесь.

Под весом моего тела телега заскрипела так жалобно, что я пригнулась, и вовремя: из приземистого барака — я видела в щель между досками — выбежал пузатый кудрявый коротышка в ночной сорочке, со шпагой в руке:

— От же ворье окаянное! Пока вусмерть не поупиваетесь, жизни вам нет! А ну пошел отсюда, шакал облезлый!

Томный женский голос протянул:

— Кооотя, кто там?

— Алкашня. Одна алкашня на этом севере! Еще одного отогнал от вина, еле успел, надо посчитать бочки, вдруг упер чего.

— Не упер, — игриво ответила женщина. — Мы ж караулим, иди ко мне!

Коротышка огладил телегу взглядом, каким влюбленный мужчина смотрит на женщину, шагнул к ней — я оторопела, сжала рукоять ножа.

— Ну, Кооотя, — снова промурлыкала женщина, и толстячок удалился, бормоча:

— Надо было еще вечером уезжать, нельзя им доверять, ой, нельзя!

Он еще что-то бормотал, я не слышала. К его причитаниям прибавилось женское мурлыканье, грянул хохот, потом голоса стихли.