Мог Дуглас и здесь использовать тот же простенький фокус? В память былых времен? Нет, конечно.

– Я сказал бы, они в коттедже в Рэе, милая, – говорит Стефан. – Как тебе кажется? Иначе зачем его упоминать?

В коттедже в Рэе их нет. Это Элизабет проверила первым делом. Коттедж снесли в 1995 году, когда прокладывали улицу. Элизабет снова берет письмо и проверяет, не оставил ли ей Дуглас сообщение из заглавных букв. Просматривает первые абзацы.

Элизабет улыбается. Этот раунд за тобой, Дуглас. Иногда, если хорошенько постараться, она может вспомнить, почему вышла за него.

– Милая, – подает голос Стефан, – мне тут вспомнился Джулиан Лэмберт, знаешь его?

– Впервые слышу, – отвечает Элизабет.

– Хочу пригласить его пообедать. Он пережил совершенно жуткий развод. Надо бы проверить, в порядке ли он.

«Ох, останься со мной, Стефан, – думает Элизабет. – Останься со мной, останься со мной, останься со мной…»

Я печатаю тихонько, потому что в гостевой комнате кое-кто спит.

Эта комната у меня всегда готова на случай, если вдруг заглянет Джоанна. Так иногда бывает, хоть и не часто. С тех пор как ее компания взяла на себя застройку холма, она несколько раз забегала. В последний раз взяла меня на строительную площадку, и там мне пришлось надеть каску. Я в ней постучалась к Элизабет – хотела ее посмешить, – но дома не застала, тогда постучалась к Рону, и он, к счастью, открыл. Джоанна сфотографировала меня с Роном. Я в каске, а он стучит по ней пальцем. Если хотите посмотреть, фотография есть где-то в «Фейсбуке». Надо бы выложить и в «Инстаграм»!

Подушку для гостевой комнаты мне купила на Рождество Джоанна – сказала, что мои слишком тощие. Вернее, она сказала, что одна подушка слишком тонка, а двух вместе ей много, словно я нарочно так подстроила. Как будто перерывала все подушки в «Британских товарах для дома», выбирая такие, которые точно разозлят дочку. Еще в той комнате есть свечи компании «Уайт», их она мне дарила на День матери. Если я заставлю всю гостевую комнату ее подарками, ей не придется жаловаться. Это теоретически, ведь на самом деле она всегда что-нибудь найдет.

В прошлый приезд она отчитала меня за то, что планки моих жалюзи наклонены вверх, а не вниз. Это стало соломинкой, сломавшей спину верблюду. Я выдала ей все, что давным-давно хотела, только никак не получалось, а она сказала, что у нее такое же чувство, а я сказала, что это чушь, и спросила, как это понимать, а она сказала: ну, мам, я у тебя всегда то полновата, то слишком худая, то с неподходящим мужчиной, то разошлась с подходящим, то волосы надо подобрать или отпустить, то у меня слишком много выходных, то я кухню не в тот цвет выкрасила. Она попала в больное место, действительно, водится за мной такое, но я решила докопаться до корней, так что не отступила, а сказала: Джоанна, это все потому, что я о тебе забочусь, потому что люблю тебя, а она спросила: это ты от большой любви выговариваешь мне, что я толстая? А я ей: ну я же знаю, какой счастливой ты становишься, когда сбрасываешь лишний вес, вот и намекаю деликатно. А Джоанна: мол, может, она прекрасно знает, что у нее лишний вес, и становится несчастной, когда мама указывает на то, что и так известно? И это тоже было верно. Тогда я говорю: просто я так редко тебя вижу, что приходится высказывать все сразу, а она: так вот о чем речь? Я слишком редко тебя навещаю? К тому времени мы так далеко зашли, что уже не видели выхода. Я сказала, что люблю ее всякой, а она сказала, что, конечно, я люблю ее всякой, у меня культурная прошивка на безусловную любовь, но иногда ей хочется мне еще и просто нравиться. А я говорю: милая, да ты же мне нравишься, это я тебе не нравлюсь, моя жизнь для тебя тесна, я напоминаю тебе о том, сколько всего тебе пришлось переменить, чтобы достичь успеха, а она: о, так я, значит, неудачница? А я сказала: нет, ничего подобного, я очень горжусь тобой, и она посмотрела на меня и сказала, что тоже мной гордится, а я спросила почему, а она: потому что я добрая, мудрая и храбрая, тогда я сказала, что она умная, красивая и добилась того, что мне было не по силам, и после мы обнялись, и я сказала, что люблю ее, а она – что тоже меня любит. Мы утерли глаза и попудрились, потом она подтянула шнурок у жалюзи так, чтобы планки наклонились вниз, и пошла налить мне чашечку чаю.

Хорошо все-таки, что у меня дочка, а не сын. Ее я, по крайней мере, понимаю.

Так вот, сегодня мы познакомились с подружкой Криса. Вы не поверите, она – мама Донны! Красивая, как и следовало ожидать, работает учительницей в школе, и сейчас у нее каникулы. Я полна надежд, но ведь я романтик и вечно полна надежд. Так жить гораздо приятнее.

Мы говорили о смерти Дугласа и Поппи. Донна согласна с Элизабет. Абсолютно ли мы уверены в том, что тот труп принадлежал Дугласу? В смысле я была там, видела его и готова присягнуть, что это его труп, но вопрос интересный. К сожалению, с ответом придется подождать до другого раза, потому что в тот момент в мою дверь позвонили – приехала мама Поппи, Шивон.

Она была в Годалминге, опознавала тело Поппи. Право, страшно подумать. Она пробыла там два дня, разговаривала с директором похоронного бюро, и с отделом кадров, и с адвокатами; все это так сложно. Они собирались отвезти ее домой, но она попросилась сюда. Думаю, это потому, что Поппи дала мне ее номер, и она поняла, как Поппи нам доверяла. А ей, наверное, хотелось поговорить хоть с кем-то из тех, кому Поппи доверяла. Она имела дело со Сью Рирдон и Лэнсом Джеймсом, и, может быть, они не на все ее вопросы ответили. Или она не поверила их ответам.

Она выглядела совсем разбитой, так что мы договорились встретиться уже утром. Пока я наливала грелку, все обнимали ее и говорили ей добрые слова.

Я слышу, как она мечется и ворочается: я и не ждала, что она будет хорошо спать. Забыла спросить, что она любит на завтрак, так что первым делом придется сходить в магазин и накупить на всякий случай всего.

Кстати о каникулах: к нам на несколько дней приехал внук Рона. Его дочка Сьюзи вся в разъездах. У нее конференция на Карибах. Если, конечно, на Карибах бывают конференции.

Ее муж Дэнни – на «Дэниела» он обижается – едет с ней, чтобы отдохнуть от тяжких трудов, не знаю уж каких. Он носит костюмы, но без галстуков – о чем это говорит? Рон ухватился за повод побыть с Кендриком. Когда мы видели его в прошлый раз, это был чудесный ребенок, надеюсь, таким он и остался. Мальчики теряют очарование лет в двенадцать, хотя к большинству из них оно рано или поздно возвращается.