За воротами послышался стук копыт, Свенельдовы отроки кинулись отворять. Сигге, десятский, устремился к избе старого воеводы, мимоходом поклонившись Эльге. Она кивнула, но ничего не спросила, хотя сердце вновь дрогнуло от надежды на добрые вести.

И тут же упало. В ворота въехал княжий десятский Хрольв – хорошо ей знакомый человек, что уже пять лет каждый день ел за столом, который она накрывала. И появление его означало, что на Свенельдов двор явился Ингвар.

Не дожидаясь, пока Хрольв ее заметит под навесом, Эльга ушла обратно в избу. Села и стала ждать. Очень скоро Свенельдов отрок пришел за княгиней. Звали только ее, а не Уту, стало быть, никаких вестей о войске не было по-прежнему.

Ингвар приехал именно к Эльге – обсудить предстоящие жертвоприношения. После первого снега их полагалось назначить незамедлительно. Для жертвы богам в княжеских табунах вырастили вороного жеребца, а Волосова черного бычка выкормили у Дорогожи. Какой скот из княжеских стад следует забить перед зимой, Эльга определила еще раньше, до возвращения мужа, и теперь оставалось лишь распорядиться. Все нужное для заготовки мяса она приготовила еще летом и теперь с легкой досадой думала об этом – но кто же мог подумать, что этим она снимает заботы с плеч новой князевой жены? И беспокоилась, хорошо ли та справится. Речь ведь о прокорме дружины, а махнуть рукой на то, сыты или голодны останутся Бранец, Кетиль, Асбьерн и прочие, Эльга не могла. Слишком привыкла она считать их своей семьей. И если Гуннар Пузо тайком являлся к ней посоветоваться, Эльга, досадуя на себя, не могла его не принять.

Теперь она с невозмутимым видом сидела в Свенельдовой гриднице, сложив на коленях руки, украшенные новыми обручьями и перстнями из греческой добычи брата. Ингвар посматривал на них с явной досадой: он сам ничего не поднес княгине после возвращения, а дары Огняны-Марии она отвергла. Эти украшения снова напоминали ему о том, о чем он хотел забыть: что брату жены, которого он и раньше терпеть не мог, боги послали этим летом куда больше удачи. Эльге же пришлось для этой встречи запереть на замок свое сердце, как ларец, где под крышкой пылают угли. Вид лица Ингвара по-прежнему причинял ей боль. Но они по-прежнему делили между собой престол, за ней незримо стоял Олегов род и сам Вещий. Она, женщина, была лишь послом в текущем дне от своего прославленного родича.

К этому ее привел брак с Ингваром, и пару лет назад это был единственный выход, удовлетворявший всех. Но теперь все изменилось. И не раз ей приходило в голову: не лучше ли уступить место более подходящему «послу» – мужчине и воину?

Мысли Ингвара поневоле обращались к тому же.

– Твой брат ведет себя так, будто это он – князь русский, и чуть ли не совещания строит с греками от имени руси, – сердито сказал он Эльге. – Какое у него было право так говорить с царевыми мужами, а теперь рассказывать по дворам, будто с ним Роман совещаться прислал, как с русским князем?

– Это греки приезжали совещаться с ним, – не без скрытого яда отвечала она. – Они считали, что ни тебя, ни… кого-то другого из старших русских воевод больше нет в живых. Поэтому говорили с Хельги как с единственным, быть может, наследником власти в Русской земле.

– Наследник у меня есть, и это – мой сын Святослав. Других мне не надо, и ты передай твоему брату, что если он и дальше будет с людьми говорить так, будто князь здесь – он, то я…

Ингвар запнулся, набрал в грудь воздуха. Однажды он уже решал, что делать с братом жены, не в меру бойким. И сейчас была возможность тот замысел осуществить: у него имелись под рукой несколько сотен отроков, а у Хельги – два десятка. Но Мистина, в то лето бывший рядом с ним, сказал «нет». Ничего же иного на ум не приходило.

– Вы увидитесь с моим братом на Святой горе, – мягко, чтобы это не прозвучало как угроза, ответила Эльга, не дождавшись от него продолжения. – И ты сам скажешь ему все, что пожелаешь.

* * *

Если идти пешком по берегу от Протолчи вверх по реке до городца Асова у северной оконечности порогов, это займет у здорового человека около трех дней. Но когда приходится толкать лодьи, поднятые на катки, а всю поклажу с них то грузить на повозки из Протолчи, запряженные волами, то потом опять перегружать в лодьи, чтобы немного пройти по реке до следующего порога, еще одной из девяти каменистых гряд, понадобится в три раза больше времени. Дружины каждый день менялись местами: половина таскала лодьи и возила грузы, половина во всеоружии несла дозор, прикрывая путь со стороны степи. В этих краях через каждый переход стояли селения, где жители чинили лодьи, помогали перевозить грузы, торговали припасами, а заодно и уведомляли о появлении печенегов. Но они предназначались для помощи купцам, чьи дружины были в десять раз меньше, и войску приходилось рассчитывать, как обычно, на свои силы.

Наиболее опасным был переход близ самого труднопроходимого порога, под названием Ненасытец, где лодьи и груз целых шесть поприщ приходилось тащить по берегу. Это место, наряду с переправой у Протолчи, считалось наиболее опасным на всем Припорожье. Конечно, оружники, сторожившие Едигара, имели ясный приказ сделать с ним все то, что Мистина ему обещал, при первой попытке родичей отбить пленника, но вдруг Ильбуга этого не знает? Однако обошлось, и до Асова войско добралось безмерно усталое, но без новых столкновений.

Теперь до Киева лежала и правда прямая дорога, но протяженностью недели в три. Уже холодало, отроки надевали шерстяные кафтаны, плащи, шапки. Под мелким дождем с удивлением вспоминали опостылевшую жару Греческого царства и Корсуньской страны. Река посерела, над рябью несло желтую листву с прибрежного ивняка и кустов, гусиные клинья тянулись на полудень – туда, откуда русы шли. И чем меньше оставалось дней впереди, тем нестерпимее делалось ожидание, наполнявшее каждый из них.

Все бояре и отроки скучали по дому и роду – женам, родителям, детям, на худой конец, своему месту у печи или в дружинной избе. Но никто не томился сильнее, чем первый человек во всем войске. У Мистины было все – свой двор, отец, жена, трое малых детей. Но о них он думал не так уж много. Он думал об Эльге – как она встретила своего мужа с новой женой. Думал об Ингваре – как он встретил Хельги, брата жены и своего соперника, приведшего войско в три раза больше, чем имел под рукой сам Ингвар. А от мысли о том, что все это происходит в Киеве одновременно, голова начинала трещать, и Мистина невольно вскидывал руку ко лбу. Половину своей доли добычи отдал бы за то, чтобы глянуть в какое-нибудь из греческих серебряных блюд и увидеть Киев. Что там происходит? Мир или война? Домашняя свара – или дружины бьются друг с другом прямо на площадях и пристанях? Если бы каким-то чудом перенестись туда сейчас! Пока не поздно… Если еще не поздно… Йотуна мать!

Но никакая чудо-птица, способная в одну ночь донести до Киева, не прилетала, и войско продвигалось на веслах вверх по течению – с той же скоростью, как если бы шло пешком. Под дождем, под осенним ветром, по серой реке под серым небом, между желтеющих берегов.

Однажды утром пошел снег. Белые хлопья садились на воду, на головы и плечи, и отроки в безотчетном порыве сильнее налегали на весла – не сговариваясь, все разом, как это бывает с корабельными дружинами, давно гребущими вместе. До ледостава было еще далеко, но каждого коснулось чувство, будто на глазах закрывается последняя дверь в тепло.