Однако в конце концов правоохранительные ведомства выступили против публикации специального указа, ужесточающего наказания. Министерство юстиции заявило, что в новом законе нет необходимости77. Уголовный кодекс, утверждал Рычков, достаточно строг, устанавливая для любого лица, получившего взятку, минимальное наказание в виде 2 лет лишения свободы. Если речь идет о государственном должностном лице или имело место вымогательство, приговор может быть до 10 лет с конфискацией имущества78. По мнению Рычкова, наказаниям, предусмотренным действующим УК, хватало суровости (правда, он свое заключение никак не обосновал). не говорил, что взятки берут все. Он куда убедительнее доказывал, что проблема достаточно распространена, чтобы разложить многие учреждения и хозяйственные ведомства и вызвать законные претензии у советского общества. Необузданное взяточничество, предупреждал он, может угрожать авторитету режима в глазах населения.

Помимо уверений, что Минин исказил реальное положение дел, председатель Верховного суда выдвинул новый аргумент против издания указа с целью положить начало всесоюзному движению против взяточничества. Послание Минина, писал он, «звучит как клевета по адресу советского общества». Указ способен помешать – и даже повредить – режиму: «Издание и широкое обнародование такого акта может создать ложное, извращенное представление и у нас, и, в особенности, за границей о моральном облике советского общества и могло бы быть использовано враждебными элементами в антисоветских целях». Голякова тревожила вероятность опасной негативной реакции как советских граждан, так и «враждебных элементов» за пределами СССР.

Возражения Голякова против указа лишний раз подтверждают, что существование взяточничества представляло для режима идеологическую проблему. Советская идеология гласила, что коррупция является характерной чертой капитализма и фашизма. Государственный указ, порицающий неискоренимость взяточничества и призывающий к интенсивной войне с ним, равнялся признанию, что через тридцать лет после революции социализм все еще не проник в сознание и «мораль» советских людей так глубоко, как заявлял режим. Широкая распространенность взяточничества после благородной войны, уничтожившей нацизм, противоречила принципам режима80. Раз уж он объявил, что это явление практически изжито в 1930-е гг., публичные сетования на возвращение взяточничества могли выглядеть признаком большого регресса. Голяков настаивал на секретности. Сталин (и другие партийные руководители), видимо, согласились.

Партийное руководство очень ревностно заботилось об авторитете СССР в мире и репутации советского эксперимента за рубежом. Голяков, например, в письме в ЦК от 3 июля 1945 г., жалуясь на состояние здания Верховного суда, обветшалого и тесного, ввернул, что в нем будет неловко принимать делегации иностранных юристов: «Нельзя не учесть и того, что усиление международных связей СССР, вызывающее интерес за границей ко всем отраслям нашей деятельности, в том числе и судебной, может повлечь посещение Верховного суда со стороны иностранных судебных деятелей и ученых. При условиях, в которых Верховный суд находится в настоящее время, такие посещения могут произвести крайне неблагоприятное впечатление и причинить ущерб престижу Верховного суда за границей»81. Считая себя примером для всего мира, режим не хотел, чтобы у иностранцев, хоть из Восточной Европы, хоть из «новых демократий», возникших в результате деколонизации в «третьем мире», советское государство ассоциировалось с коррупцией. После войны социальная, экономическая и политическая системы СССР оптом экспортировались в Восточную Европу. Не подумают ли там, что коррупцию им тоже экспортируют? Историки предполагают, что и амнистия узников Гулага в 1945 г., и указ 1947 г. об отмене смертной казни отчасти преследовали цель произвести впечатление на международную общественность82. На систему, в которой партия и защитники правосудия принимают взятки от деморализованного общества (или не преследуют берущих взятки должностных лиц), могли накинуться антисоветские пропагандисты на Западе.

В конце концов подобные соображения одержали верх. Ни указа Верховного Совета, ни постановления Совета министров так и не появилось. Вместо этого Министерство юстиции, прокуратура и Министерство внутренних дел издали совместный внутренний и секретный приказ, который сопровождался тоже внутренним и секретным постановлением ЦК83.

Слабенькой вышла и «кампания» в печати, за которую ратовали партийные и правоохранительные органы. Одной из ключевых тем в обсуждениях была необходимость «мобилизации общественности» на борьбу со взяточничеством при помощи прессы. Правоохранительные ведомства призывали помещать в газетах статьи о судах над взяточниками и вынесенных им суровых приговорах. Однако, вопреки обещаниям грандиозной кампании, результаты оказались мизерными84. Министерство юстиции жаловалось, что за вторую половину 1946 г. в газетах по всей стране появилось всего 23 статьи о взяточничестве. Как показывает обзор печати, после первоначального резкого роста числа таких статей в центральных газетах объем этого материала в последние шесть месяцев 1946 г. быстро сократился. Видимо, ради защиты международной репутации страны в период 1945-1953 гг. вообще публиковалось очень мало статей, упоминавших дела о взяточничестве, как в обычных газетах, так и в специализированных юридических журналах85. Кроме того, после 1946 г. карикатуры на взяточников-бюрократов исчезли со страниц популярных журналов вроде «Крокодила»86.

Бюрократические препоны, мешавшие инициативам 1946 г., были на время сметены шокирующими арестами десятков судей (и других работников) верховных и областных судов за взяточничество в 1948 г. (о чем будет подробно рассказано в главе 8). Этот скандал тут же вызвал новый, хоть и недолгий, внезапный порыв усилить санкции за взяточничество. Генеральный прокурор Сафонов и новый министр юстиции Горшенин 14 мая 1948 г. написали Сталину, предлагая ужесточить наказания и круто изменив прежнее мнение, будто взяточничество в стране не представляет серьезной проблемы. «Значительная распространенность взяточничества настоятельно требует усиления борьбы с этими преступлениями, в особенности со случаями взяточничества ответственных должностных лиц (судей, прокуроров, работников МВД, работников местных советских органов и т. д.)», – писал Сафонов. Он призывал принять всесоюзный закон, который обеспечил бы единообразие законодательства в республиках, где до тех пор предусматривались весьма разные приговоры. Кроме того, он сравнивал относительно мягкие наказания за взяточничество (при определенных обстоятельствах – всего год лишения свободы) с обязательным минимальным семилетним сроком за мелкие хищения государственной собственности87. «Несмотря на значительное распространение такого опасного и нетерпимого в советском государстве явления, как взяточничество, борьба с этими преступлениями ведется крайне слабо», – вторил ему Горшенин, называя одной из причин этого слишком мягкие наказания88. Прокуратура и Министерство юстиции составили проект указа, который требовал за получение взятки давать от 6 до 10 лет заключения при обычных обстоятельствах и от 10 до 15 лет при отягчающих (взяточничество ответственных должностных лиц, совершение преступления больше одного раза, наличие прежних судимостей за взяточничество). Для взяткодателей предусматривались от 2 до 5 лет лагерей или от 5 до 10 лет в случае рецидива89.