Я неловко повернула голову и начала смотреть в окно. Я уже могла различить сполохи иллюминации, которые исходили от Эйфелевой башни. Слава Богу. Если бы я сконцентрировалась, то, возможно, смогла бы избежать упоминания своих «Дольче и Габбана».

Себастьян остановил автомобиль у обочины тротуара, примыкающего к Марсову полю, травянистому полю, ведущему к Эйфелевой башне. Он открыл дверцу и помог мне выйти из машины, пока Ник выходил с другой стороны. В то время как водитель поддерживал меня под руку, дабы убедиться, что я не оступлюсь, — предполагаю, он видел достаточно моих фокусов за последние несколько дней, — я заметила складку между его бровями. Но не смогла истолковать выражения на его лице. Я не была уверена, был ли он раздражен тем, что ему не понравилась моя губная помада, или старался выглядеть сочувственно. А вот чему он сочувствует, я не знала. Поэтому проигнорировала Себастьяна и снова присоединилась к Нику — тот обошел спереди машину, чтобы подойти ко мне. Было уже поздно, но если бы мы поспешили, то, возможно, успели бы вскочить в последний лифт, поднимающийся на вершину, чтобы захватить несколько минут панорамного обзора.

Когда я повернула голову, чтобы посмотреть на Ника, то заметила два темных внедорожника, остановившихся позади нас. Сначала я предположила, что внутри туристы, впервые попавшие в Париж и пытающиеся впихнуть все достопримечательности в свои шесть дней, семь ночей. Но потом я заметила затемненные окна, а когда моторы заурчали в унисон, а фары осветили улицу передо мной, я тотчас представила себе — а что еще я могла подумать? — двух знаменитостей, в первом порыве вспыхнувшей тайной страсти, под присмотром соответствующе откормленных телохранителей, в отдельных автомобилях, передвигающихся раздельно, чтобы обхитрить папарацци, и застуканных на свидании только мной, Алекс Симонс, репортером отдела моды журнала «Уикли»! Зачем уловки? Были ли они актерами второго плана в романтической комедии, которая продолжалась из серии в серию? Были ли они помолвлены, женаты, имели сожителей? Они родились под несчастливой звездой, но их звездные пути пересеклись, как у Джей Ло и Паффи… или пересеклись только их списки — она из списка А, а он в конце списка С?

Плоды сценария моей фантазии вскоре приняли в голове форму сенсационной новости, которую я могла бы передать Родди. Конечно, меня никогда не обучали раскрытию тайн знаменитостей и написанию репортажей, основанных на преследовании:

а) «стать дверным доводчиком» — причудливое разговорное выражение, которое я подцепила от своего приятеля, приобретавшего жизненный опыт в австралийской желтой прессе, — что, по существу, означало болтаться часами перед домом знаменитости в надежде мельком увидеть его или ее, выносящими мусор, — что, естественно, переходило в б) копание в вышеупомянутом мусоре и в) прятки в кустах с камерой с длиннофокусным объективом. Но я могла обойтись без всего этого, если бы сочному куску сплетни случилось приземлиться на мой компьютер…

Прежде чем мне удалось сорвать маску с таинственной парочки, Ник обнял меня и повлек к массивной башне, которая на таком близком расстоянии отбрасывала огромную тень на все даже в темноте. Обернувшись, чтобы еще раз быстро взглянуть на внедорожники — никаких признаков жизни, знаменитостей или чего-либо в этом духе, — я обратила внимание на живого, дышащего человека рядом, который тянул меня, чтобы заставить идти дальше.

— Эй, если мы не поторопимся, то придется подниматься по лестнице пешком, — предупредил он.

Я разрешила себе открыть рот и испустить преувеличенный вздох:

— Нет, только не по лестнице!

— Отчаянные времена, отчаянные меры, — изрек он.

Когда мы достигли основания башни, то попали на террасу вместе с туристами и парочками, толпившимися там. Даже в такой поздний час здесь были и продавцы сувениров, торгующие вразнос всевозможными Эйфелевыми башнями, начиная от светящихся в темноте наклеек и кончая миниатюрными копиями и репродукциями фотографий на почтовых открытках, которые, казалось, были сделаны еще в 1960-е годы и тысячекратно размножены с тех пор. Мы прошли мимо и направились к билетному окошку, где за десять евро можно было купить вид с вершины мира, а затем присоединились к небольшой толпе на линии к лифту.

— Ты можешь использовать свое удостоверение прессы или что-нибудь похожее, чтобы пройти без очереди? — шутливо спросил Ник.

— Знаешь, так только в кино бывает, — ответила я. — На самом деле у меня даже нет удостоверения прессы. И шляпы с надписью «Пресса» на полях тоже нет.

— Ладно, что же тогда в этом хорошего? Где льготы?

— В настоящее время, — ответила я, смеясь над абсурдностью этой истины, — тебе не нужно иметь карточку прессы, чтобы занять свое место. Нужна лишь съемочная бригада, следующая за тобой по пятам: мгновенная известность и доступность.

Ник не отозвался. Он вдруг начал вытягивать шею по направлению к началу очереди.

— Судя по всему, — сказал он, — мы сможем попасть в следующую группу для подъема.

Я кивнула и оглянулась назад, на десяток людей, которые вдруг материализовались позади нас в хвосте очереди. Я всегда успокаивалась при виде людей позади себя, когда чего-либо ждала. Значит, я не последняя в очереди и не я являюсь кончиком хвоста фантазии.

— Неужели все хотят подняться? — задумчиво произнесла я. — Было бы глупо продать им билеты, а потом захлопнуть дверь перед носом, не так ли?

Через несколько минут Ник, я и еще человек пятнадцать втиснулись в лифт, сочувственно наблюдая, как тройка не уместившихся становилась все меньше и меньше, по мере того как мы поднимались все выше и выше.

Я прислонилась спиной к стенке рядом с Ником; он стоял у длинной стороны лифта, а я в непосредственной близости от трех других женщин, каждую из которых можно было классифицировать по духам: две — «Шанель» и одна — «Ив Сен-Лоран».

Мы поднимались в молчании, болтали только трое американских пеших туристов в противоположном углу, — как мне удалось с трудом разобрать, обсуждали плюсы и минусы своей гостиницы. Я чувствовала дыхание Ника на шее, его нос задевал мои волосы за левым ухом.

— Должен кое-что сообщить тебе, — неожиданно прошептал он.

Я наклонила голову на пять градусов к нему.

— Что ты страдаешь клаустрофобией?

— Гм… нет. В действительности нечто очень важное.

Лифт остановился, и двери раскрылись на первой платформе. Никто не вышел. Я наклонилась еще на пять градусов, на этот раз, произведя небольшое движение плечами.

— Что ты хочешь пи-пи?

Он нагнулся и сказал мне на ухо:

— Нет, серьезно.

На сей раз, я повернулась на сто восемьдесят.

— Что ты имеешь в виду?

Лифт опять остановился — никто не вышел и на второй платформе. Шкивы заскрипели, придя в движение, и лифт начал свой финальный этап подъема к вершине.

Ник положил руки мне на плечи и посмотрел на меня в упор.