– Что ты молчишь, Гару Мерген?

Пока Дмитрий думал, как бы пообиднее обматерить невидимого переговорщика, подал голос некстати очнувшийся Карим, что-то прокричавший на своем языке.

– Да закройте же вы ему пасть! – выругался Будищев.

Очевидно, Мамацев с доктором сами пришли к такой же мысли, потому что больше криков заложника слышно не было.

Как впоследствии выяснилось, говоривший по-русски предводитель текинцев не совсем врал. У него еще были люди, просто они немного опоздали и подошли позже к месту стычки. И пока он тянул время, они успели подтянуться и теперь окружали оказавшуюся столь зубастой добычу, в надежде решить вопрос радикально. И хотя Дмитрий с самого начала допускал нечто подобное, встреча лицом к лицу с двумя туркменами оказалась для него не слишком приятным сюрпризом. К счастью, первый из них – молодой парень с берданкой в руках, на секунду замешкался, и эта оплошность стала для него роковой. Прапорщик ловко отбил ствол винтовки в сторону от себя и обратным движением впечатал приклад в нос противника. Затем отшатнулся от второго – кривоногого бородатого крепыша, яростно напавшего на него с саблей, и несколько раз выстрелил тому в живот и грудь. Однако, несмотря на то что мягкие пули в клочья рвали его тело, текинец продолжал по инерции двигаться, пока не упал у ног своего убийцы, обливаясь кровью.

– Чтоб тебя! – замысловато выругался Будищев, разом припомнив все, что довелось слышать от боцманов на флоте и унтеров в армии.

В этот момент до него донесся женский визг, исходивший из дома, где засели Мамацев и Студитский с барышнями и заложником, а следом за ним несколько револьверных выстрелов. Прокляв все на свете, он бросился назад, холодея от мысли, что не успеет. Ворвавшись внутрь, Дмитрий, к своему изумлению, не застал там никого, кроме своих друзей. К счастью, никто из них до сих пор серьезно не пострадал, разве что Мамацев был легко ранен в предплечье, а мадемуазель Сутолмина имела несчастье встретиться с мышью и теперь орала как резаная. Несчастное животное, ставшее причиной столь бурной реакции, давно улизнуло в свою норку, но истерика все не прекращалась. Наконец, барышня провалилась в спасительный обморок и непременно упала бы на земляной пол, но галантный подполковник успел подхватить ее на руки.

– Я худею, дорогая редакция! – шумно выдохнул прапорщик, в изнеможении прислонившись к стене, опустился на корточки.

– Что с вами, вы ранены? – бросилась к нему Люсия.

– Вроде бы нет, – пожал он плечами.

– Но у вас весь мундир в крови!

– Это не моя… пока что.

– Господа! – отвлек их восторженный возглас Студитского. – Вы не поверите, но там наши!

– Наконец-то, – равнодушно отозвался Будищев.

– Погодите, вы что же, знали, что должна прийти помощь? – изумился врач.

– Конечно. Я сам послал Федора к капитану Слуцкому.

– Но как вы догадались?

– Как вам сказать, – вздохнул моряк. – Есть такая примета, если хрень может произойти в принципе, она случится обязательно! А ваш маленький мерзавец с такой довольной мордой ухватился за эту дурацкую охоту, что ничего иного я и не ждал.

– Шакал! – прошипел мальчишка, с трудом вытолкнув изо рта кляп.

– Выпороть бы тебя, – мечтательно отозвался Дмитрий, – да Женевская конвенция[33] не позволяет.

– Я как лечащий врач этого молодого человека, – вмешался Студитский, – нахожу его вполне выздоровевшим и не подпадающим под защиту международных договоров!

– Что? – переспросил Карим, мало что понявший из сказанного.

– Сейчас узнаешь, – посулил пленному Будищев и, попытавшись встать, пошатнулся.

– Что с вами? – испугалась сестра милосердия, видя, как он чуть не упал.

– Все в порядке, – поспешил успокоить он ее. – Просто ногу судорогой свело.

– Давайте я вам помогу, – решительно заявила Люсия, беря его за руку.

Наружу они так и вышли, сначала доктор, затем Мамацев с Сутолминой на руках, за ними денщик, тащивший за шиворот Карима, и последним Будищев, все еще опирающийся на руку мадемуазель Штиглиц. Казаки и охотники уже успели покончить с нападавшими. Пожелавшим сдаться вязали руки, остальных стаскивали в кучу, предварительно обобрав. Командовавший ими Слуцкий встретил спасенных с максимальной любезностью, а вот оказавшийся рядом с ним казачий офицер при виде прапорщика и баронессы совершенно не обрадовался.

– Бриллинг, вы знакомы с баронессой? – осведомился капитан.

– Прежде я имел такую честь, – скрипнул зубами хорунжий.

– А у господина подполковника охота явно удалась, – с усмешкой продолжал офицер, глядя, как тот хлопочет над своей подопечной.

– И не только у него!

– Вы про будущего графа Блудова? Пожалуй, вы правы.

– Этому не бывать! – прошептал Бриллинг и поспешил отвернуться, чтобы никто не видел злобной гримасы, исказившей черты его лица.

Сказать, что Скобелев был просто взбешен, значило серьезно погрешить против истины. Нет, прославленный Белый генерал находился в состоянии первобытной ярости, и только присутствие барышень, одна из которых была дочерью личного банкира императора, немного сдерживало его.

– Как прикажете это понимать? – растягивая каждое слово, процедил он.

– Виноваты, – с явным раскаянием в голосе, но вместе с тем твердо отвечал ему Мамацев.

– То-то, что виноваты! Да только не вы один.

– Никак нет, ваше превосходительство! Я был старшим в чине, мне и отвечать за случившееся.

– Не беспокойтесь, за этим дело не станет, – раздувая ноздри от гнева, посулил ему командующий.

– Прошу прощения у вашего превосходительства, – поспешил вставить свои пять копеек Студитский, – но как начальник госпиталя, именно я несу ответственность за персонал и находящегося на излечении Каримхана Мервского.

На лице Скобелева было ясно написано «Ты-то куда лезешь!», но выгораживать друзей было не в его правилах.

– Будьте покойны, господин доктор, ваша деятельность получит должную оценку!

– Ваше превосходительство, господин генерал, Михаил Дмитриевич, миленький, – внезапно затараторила Катя Сутолмина, прижав руки к пышной груди. – Это я во всем виновата, я уговорила Дмитрия Осиповича, то есть господина полковника Мамацева, устроить нам прогулку. А он так любит меня, что просто не смог отказать. Не надо его наказывать, прошу вас! Ведь нас спасли и никто не пострадал… то есть мой Димочка, конечно, ранен, но ведь не сильно?

Все это было сказано так быстро и таким умоляющим голосом, что генерал-адъютант на секунду смешался. Скобелев, конечно, интересовался дамами и не чурался их общества, но… никогда не понимал. Он вообще считал, что военному не должно заводить семьи, поскольку все мысли настоящего солдата должны быть заняты службой, а разве так бывает, когда рядом с тобой такое ветреное, непостоянное, иной раз даже неразумное, но при этом столь прекрасное существо?!