– Повтори!

Я молчал и был так зол, что даже головная боль отступила.

– Ты ещё слишком юн, чтобы понимать то, что происходит в мире. Полукровки созданы, чтобы работать на нас, а не дружить с нами, и уж тем более не для того, чтобы водить их по театрам. Я пригласил тебя сюда, чтобы ты стал свидетелем того, как нужно разговаривать с полукровками в своём доме.

Чокнутый мир. Чокнутые правила. Кто их придумал? Династия Бёрко? Сейчас я ненавидел всех чистокровных и это классовое разделение. В чём их вина – что они родились полукровками и низшими? Разве это был их выбор? Почему чистокровные ставят себя выше других? Чем мы заслужили все эти блага? Тем, что удачно родились в нужной семье? Как Скэриэл, Кевин или Джером могут быть людьми второго или третьего сорта только потому, что так решили чистокровные?

– Иди в свою комнату, – устало заключил отец, видимо, ему тоже не доставляло удовольствия ругать меня. – И подумай над тем, что я тебе сказал.

Я встал со стула, пребывая словно в тумане. Меня трясло от нахлынувших чувств. Ватные ноги отказывались слушаться.

– Готье, – голос отца остановил мои жалкие попытки открыть дверь, – я хочу, чтобы ты больше не общался с тем полукровкой. Я запрещаю тебе с ним видеться. Это для твоего же блага.

Я не знаю, как добрался до своей комнаты, как лёг на кровать, захлёбываясь слезами. Мне было так стыдно перед Кевином, что я даже не мог собраться с силами и навестить его. Впервые в жизни я боялся посмотреть своему водителю в глаза.

К вечеру моё тело предало меня. Я весь дрожал и чувствовал сильнейший озноб. Одеяла не помогали. Испуганная Сильвия напоила меня тёплой водой, измерила температуру и вынесла вердикт, что я заболел. Одурманенный мозг был слишком занят борьбой с вирусом, поэтому после принятия лекарства я погрузился в тревожный сон. Во сне я видел плачущего Кевина, который отказывался со мной разговаривать, Сильвию, просящую Оливера Брума спуститься и принести мне градусник, а Скэриэл сообщал, что уезжает и мы больше никогда не увидимся.

Я проснулся посреди ночи. В комнате было душно и темно. Я скинул одеяла.

– Ты решил болеть вместе со мной? – ехидно раздалось в темноте.

– Скэр?

– Нет, Папа Римский, – хихикнул он. – Заболел?

– Ты мне снишься? Не могу понять, – протянул я, борясь с сонливостью.

Его ладонь легла мне на лоб. Я облегчённо вздохнул.

– Да ты весь горишь, – обеспокоенно произнёс Лоу. – На тебе можно яичницу жарить.

Я посмеялся, хоть это мне давалось с трудом.

– Принести тебе что-нибудь?

– Нет, просто посиди со мной, пока я не вырублюсь. Когда ты вернулся?

– Час назад. – Скэриэл уселся полубоком на полу, облокотившись на кровать.

– Сильвия рассказала отцу про тебя и Оливера.

– Что именно? – непринуждённо спросил он.

Лунный свет из окна падал на письменный стол и немного – на длинные ноги Скэриэла. Он был в порванных на коленках джинсах и разных носках. Я почти наверняка знал, что его обувь в моей ванной. Теперь он старался лишний раз не оставлять грязные следы в комнате, особенно после того, как испортил тетради, наступив на них.

– То, как вы вместе покоряли моё окно, – неохотно пояснил я.

В темноте раздался тихий смех.

– Он, наверное, рвал и метал? – весело предположил Лоу.

– Не то слово. Выгнал Кевина…

– А Кевина за что?!

– Тише ты, – шикнул я. – Он, оказывается, пытался нас прикрыть.

– Твой отец серьёзно его выгнал? – спустя пару минут молчания спросил Лоу.

– Полагаю, что да.

– Это нечестно.

– Ещё он… – Я не знал, как закончить фразу. – Был зол и на тебя…

– Сказал, чтобы ты больше со мной не общался?

– Ну… да.

– Я знал, что со временем его терпению придёт конец. И что ты решил?

– Ещё ничего…

Скэриэл вздохнул, но не произнёс ни слова. Наше обоюдное молчание давило мне на мозги, всё ещё плавящиеся от жара.

– Что ты думаешь насчёт этого? – тихо спросил я, не дождавшись ответа.

– Всё будет так, как ты скажешь. Если послушаешься своего отца, то мы закончим наше общение, я больше не буду к тебе приходить, звонить, писать, – обыденным тоном перечислял Скэриэл, как будто список покупок зачитывал. Меня это разозлило.

– Я не хочу этого, – твёрдо произнёс я в ответ.

– Тогда другой вариант. Будем скрывать дружбу.

– Так я тоже не хочу, – чуть раздражённо воспротивился я. – Я не стыжусь того, что дружу с тобой.

Я нечётко видел лицо Лоу, но мне показалось, что он улыбается.

– Готье. – Скэриэл непринуждённо положил руку рядом с моей так, что я чувствовал тепло его тела. – Всё будет так, как ты решишь. Ты мой лучший друг. Только тебе решать.

Прикрыв глаза, я проговорил:

– Я засыпаю. – Мне захотелось сменить тему, пока мы не дошли до признания в вечной любви друг к другу. – Останешься?

– Да, но уйду через… – Лоу вытащил из карманов джинсов телефон и проверил время; его лицо озарила яркая вспышка света, он выглядел уставшим, как и я. – Через четыре часа. Поставлю будильник.

– Не заразишься от меня? – спросил я, отодвигаясь.

– Вы, чистокровные, от любой мелочи болеете, – фыркнул он, снимая футболку, затем стянул джинсы. – Я уже успел в дороге подхватить заразу, но быстро оклемался.

– Как твоя поездка в школу?

– Как всегда, всё о’кей. – Он лёг на кровать и потянулся к одеялам, которые я скинул и скомкал ногами.

– Не надо. – Я слабо остановил его попытки меня укрыть. – Слишком жарко.

– Надо всё равно укрыть тебя чем-нибудь. – Он поднялся, подошёл к шкафам и принялся по-хозяйски рыться в них. – Ты прям как печка. – Он вытянул что-то и воскликнул: – Нашёл!

Через секунду я уже был укрыт лёгкой простынёй.

– Так-то лучше, – довольно проговорил он, укладываясь рядом.

– Спасибо, – сонно зевнул я. – Хотел рассказать, что произошло, пока тебя не было.

– Спи, – тихо сказал Лоу. – Завтра расскажешь.

Я закрыл глаза и моментально отключился.

Эдвард, сидевший перед Скэриэлом, достал очередную репродукцию – орёл, расправивший крылья, устремил взгляд вверх; рисунок сделан чёрным мелом – и показал Скэриэлу.

Тот довольно произнёс:

– Это точно Питер Пауль Рубенс. Кажется, «Капитолийский орёл»… Дай-ка подумать. – Он закусил губу, напряжённо рассматривая картину, затем неуверенно произнёс: – Могу ошибаться, но, кажется, тысяча шестисотый год, он тогда ещё в Италию переехал. Помню, что Рубенс много упражнялся в графическом рисунке.