Я спрятала мамины духи и снова подошла к зеркалу. Или мне почудилось, или свет этот синий, дурацкий... Вроде бы кость из груди торчала не так сильно, как раньше. И колено тоже... Вроде бы не так выпячивалось в сторону. То есть я хромала, как и раньше, но что-то в моей проклятой внешности поменялось.

Ноги вдруг перестали меня держать. Я плюхнулась на голую железную кровать, с которой в подвал утащили даже матрас, и так сидела, пережидая колотящееся сердце. Себе я пообещала, что вскрою вены, как только глаза поплывут по щекам. Я сидела, а сердце колотилось все громче, и тут до бестолковой эксгибиционистки дошло, что стучит не сердце. Это сверху, чердака, дежурный колошматил по батарее, заметив свеженькую стеклянную волну.

Я похватала задубевшую, пропахшую потом одежду и полетела вниз. Так и не поняла, показалось мне, или левая нога действительно стала прямее? Думала, что после «налета» вернусь в мамину спальню и подробнее себя осмотрю, но закрутили дела, столько всего произошло...

В маминой комнате наши милые «постояльцы» перевернули все вверх дном; даже не верится, что так поступили соседи, с которыми мы два года здоровались и вместе ходили купаться. Занавески, покрывала, простыни — все похватали. Разграбили мамин и мой туалетные столики. В принципе, наплевать, не жалко но соседи вели себя, как стадо горилл. На спиртосодержащие жидкости, особенно на парфюм, среди женщин развернулась настоящая охота. Никто не хочет вонять, а в соседних домах мы уже подобрали все, что нашли. Приходится мыться песком. Вшей еще нет, но скоро появятся. Скорее всего, придется стричься наголо, как Жан Сергеевич. Хорошо что я успела припрятать эти духи и одеколон Жоры.

Не знаю, что я буду делать, когда одеколон кончится...

Я прибежала вниз, а там опять дрались.

Жан Сергеевич затеял уже три или четыре драки, другие тетки с Сосновой от него не отстают. Увещевать их бесполезно, можно только связать. Жана уже дважды милиционеры связывали, после того как он чуть депутата Мартынюка трубой не убил. А потом все равно развязать пришлось, никто же не будет за пленным ухаживать. Развязали — вроде нормальный человек, тихо разговаривает, извиняется. И не помнит, что творил десять минут назад.

Тетеньки тоже бешеные периодами. С ними, правда, справиться легче; вечером одна укусила сержанта Комарова, он разозлился и запер обеих в гараже. Потом тетеньки пришли в себя, стали плакать и назад проситься, а Комаров достал пистолет и заявил, что пристрелит обеих, если пикнут.

Тут все наши еще больше сдрейфили, потому что второго сержанта, Саши, как раз не было, он ходил с Зиновием и генералом Томченко колодцы осматривать, а Валентин с ружьем караулил розовых на чердаке. Комаров махал пистолетом, и я уже не сомневалась, что он кого-нибудь пристрелит, но обошлось.

Он сам вел себя не лучше тетенек с Сосновой аллеи, только слюну не пускал.

Бешеных надо привязывать.

Я слышала, как мужчины совещались в гараже. Доктор Белкин заявил, что все пятеро с Сосновой аллеи представляют опасность. Как будто без него мы опасности не замечали!

— Что вы предлагаете? — спросил Дед.

— Если вы не возражаете, я бы сначала выслушал остальных.

— Что тут слушать? — пробурчал Комаров. — Одна из этих ненормальных старух чуть сухожилие мне не порвала!

— Вы можете поставить точный диагноз? — поднял руку генерал Томченко.

— Наверняка я могу сообщить одно: болезнь не заразна.

— Не заразна? Вы что, сдурели?! — повысил голос Комаров. — Если их не изолировать, ночью безумные бабки нас перережут!

— Так куда прикажете их девать? Выгнать на улицу? — спросил незнакомый мне голос.

— Если выгнать на улицу, они вернутся! — продолжал гнуть свою линию Комаров. — Еще и других приведут!

— То есть расстрелять? — деловито уточнил генерал.

— Доктор, вы считаете, что это следствие стресса? Или правильнее назвать нервным шоком? — Дед словно не замечал истерического тона Комарова.

— У меня конкретное предложение, — забубнил кто-то невидимый. — Давайте, наконец, сформулируем тактику и стратегию поведения...

— Я давно предлагал разобраться! — взвизгнул депутат.

Его словно не слышали.

— Нервный шок? Стресс? — невесело хохотнул Белкин. — А кто у нас образец невозмутимости? Рискну предположить, что это отравление. Все мы отравлены в той или иной степени. Точный диагноз поставить невозможно; некоторые симптомы дают основание подозревать алкалоиды, и одновременно похоже на пчелиный яд...

— Да о чем вы вообще говорите?! — запищал из своего угла депутат Мартынюк. Его пронзительный голос резал слух, точно гвоздем по стеклу водили. — Какие отравления?! Давайте определимся, что с нами происходит в целом!

— А в целом — ты заткнись, мудило! — веско перебил Комаров. — От таких, как ты, все и происходит...

— Добром-то не кончится! Нельзя тут дальше оставаться, — закряхтел Валентин. — Двинем вдоль просеки, может, прорвемся, а?

— Куда прорвемся? — возразил Дед. — И кто сказал, что в Полянах вы будете в большей безопасности?

— Это точно, — прогудел генерал. — Ни один еще не вернулся, и со станции никто не приезжал. Обычно-то с утренней электрички толпа валила...

— О какой электричке речь? Вы спросите лучше: кто-нибудь за сутки слышал шум поезда? Хоть раз?! Когда проходит товарный, обычно рокочет издалека, разве не так?

Некоторое время все молчали. Я замерла, обливаясь потом. Я из-за двери не видела выражения их лиц, но вполне представляла. Депутат засопел, но против сержанта полезть не посмел. А тот гнусный типаж, к которому принадлежал Комаров, мне прекрасно известен. Такие и в нашей школе, и в каждом дворе есть. Ему надо периодически драться, и лучше быть битым. Потому что такие, как Комаров, не успокаиваются, пока их не излупят до крови. Даже если он во дворе самый сильный и всех победит, то покладистее не становится, а наоборот.

Комаров уймется только тогда, когда ему морду разобьют.

— И самолетов не слышно, — задумчиво добавил генерал.

— Точно... Как под колпаком, — пискнул Мартынюк. — Но если не ходят поезда... То есть вообще никакие поезда, вы хотите сказать? Но это значит...

— Это значит, что в Питере тоже?..

— Никто... Ни с электрички, ни с автобуса... Должны же быть спасатели, вертолеты... — рассуждал сам с собой Валентин.

— Пора понять, — отрубил Дед. — Не будет ни спасателей, ни военных, ни медиков. Никого не будет.

— Но в Петербурге руководство области... — гнул свою линию занудный Мартынюк.

— Мы очень далеко от Петербурга, — перебил Белкин. — Алексей Александрович, да объясните же им, наконец!

— Это вы о чем? — насторожился генерал.

— Хорошо, я попытаюсь, — неохотно согласился Дед. — Хотя это бессмысленно, пока большинство придерживается теории природного катаклизма. Совет простой: дождаться рассвета, выбраться на крышу самого первого дома, возле ворот. Оттуда видно гораздо дальше, тем более в бинокль. Оттуда видно, как далеко распространился цементный лес. И прекрасно видно, что уцелевший сосновый бор высох и зачах до самого горизонта.