Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы взлетали, шум двигателей нарастал, душа медленно, но верно превращалась древнюю глиняную амфору, по которой в разные стороны разбегаются трещины. Но папа все говорил, говорил и говорил, старательно отвлекая меня от происходящего.
Его голос убаюкивал панику, однако она все равно извивалась, вырывалась и душила меня. Уши заложило, во рту пересохло, малиновый леденец потерял вкус, но в самую черную секунду папа крепко сжал мои пальцы и сказал:
– Ничего не бойся, когда я рядом. – И я почувствовала, как появляются силы, как на душе зарастают трещины, как возвращается чувствительность в руки и ноги.
– Я в порядке, – тихо произнесла я и ответно сжала пальцы папы. – Оказывается я самая настоящая трусиха. – У меня даже получилось улыбнуться, вот только губы, наверное, дрожали. – Но сейчас уже лучше…
До Тивата мы летели вечность, будто самолет три раза окольцевал планету и только потом выбрал курс на Черногорию. Во всяком случае, мне показалось именно так. Страх накатывал, пробирался под футболку, покрывал тело мурашками, колол тончайшими иголками бок, неприятно ерзал в желудке. Я жадно ловила редкие моменты передышки, когда паника отступала, и тогда пила чай, ела довольно вкусные сэндвичи с ветчиной и сыром, грызла арахис и отвечала на частый вопрос папы: «Как себя чувствуешь?», оптимистичным: «Все хорошо». И вот мы начали приземляться… Пожалуй, такой радости я давно не испытывала.
– Надеюсь, скоро ты привыкнешь к путешествиям и не будешь так переживать, – сказал папа, когда наши ноги ступили на долгожданную твердую землю.
Теперь я понимала, чем хороший папа отличается от самого лучшего на свете. А у меня был именно такой!
Самый лучший папа не станет разочаровываться в дочери из-за того, что она трусливый кролик. Он поймет. «Ничего не бойся, когда я рядом». Эту фразу я собиралась запомнить на всю жизнь.
Никогда не забуду тот момент, когда впервые увидела море и вошла в него. Было стойкое ощущение, будто я оказалась внутри огромного живого организма – ласкового и… пожалуй, ироничного. Вода держала меня и подталкивала вверх, будто хотела сказать: «Да, ты не идеально плаваешь, но ладно уж, помогу». И я наконец-то стала дельфином.
Мне нравилось отдыхать на берегу: загорать, положив руки за голову, автоматически прислушиваться к соседским разговорам, и… думать о Павле. Теперь я понимала, почему он захотел немного подождать. Он не только себе, но и мне давал шанс на побег. Какое-то время я должна была пожить без Павла, чтобы ответить на важный вопрос: не торопится ли моя душа?.. Да, на меня обрушилось огромное количество новых впечатлений, и оказалось, у моря есть особенность – оно смывает вопросы и ответы, но… Сердце выстукивало все то же имя. И этот стук был уверенным и четким.
– Нет ничего вкуснее уличной еды, – сказал папа, когда мы с возрастающим аппетитом поглощали долгожданные бургеры с плескавицей и картошку фри. – И булка, и мясо… Все очень вкусно!
– Согласна, – кивнула я, сильно сомневаясь, что когда-нибудь будет отдых лучше. Бывает ли лучше? – Я еще вафли хочу со взбитыми сливками. Забыла, как они называются…
– Будет исполнено, – засмеялся папа.
Мы много гуляли, болтали о пустяках, обсуждали фильмы и книги, спорили и даже погружались в водовороты бизнеса. Но иногда папа становился серьезным и смотрел на меня задумчиво. В такие моменты я знала, о ком он думает. «Как же ты похожа на Машу…» – говорил папа, и слова были бесконечно приятны. Я отчаянно хотела, чтобы он никогда не забывал мою маму.
Раньше не приходилось столько фотографировать. И я часто представляла, как вернусь домой, сяду рядом с Павлом и начну показывать ему и галечный берег, и голубую гладь воды, и ступеньки, ведущие к любимому кафе, и золотистый слоеный рогалик, обсыпанный сахаром, и рожок с мороженым. Конечно, Павел много видел подобных фотографий, но эти – совсем другое дело. Это же моя Черногория.
Иногда я брала мобильник, смотрела на него гипнотизирующим взглядом и отправляла в космос довольно скромную просьбу: «Пожалуйста, Павел, напиши что-нибудь». Но я получала лишь короткие приветы, которые передавались через папу. И приходилось сдерживать рвущиеся на свободу вопросы: «А что он еще написал?» или «А что он еще сказал?». Я не позволяла себе этого волшебного нетерпения.
Возвращаться хотелось и не хотелось одновременно. И мне опять предстояла встреча с самолетом… Надежды на мужество и отвагу рухнули, как только мы сдали багаж. Обратный путь по накалу страха и кроличьей трусости получился точно таким же катастрофичным.
– Дженни, ты будешь много летать, и страх постепенно пройдет, – говорил папа и держал меня за руку, когда мы взлетали.
Теперь запас конфет у него был намного больше, и я ела все подряд, стараясь отвлечься. Стук сердца то оглушал, то терялся среди бурелома паники, и опять кололо бок, и по коже победным парадом маршировали мурашки. А потом – спасительное приземление…
За нами приехал Кирилл. Устроившись на заднем сиденье, я принялась просматривать фотографии, с удовольствием ныряя в яркие воспоминания. Но чем ближе мы подъезжали к дому, тем острее становилось волнение. «Сейчас, вот сейчас я увижу Павла… И что он скажет? А вдруг я навсегда останусь для него младшей сестрой?..» Если раньше я торопила время, то теперь просила его превратиться в резину. И пусть бы оно тянулось бесконечно долго.
– Ты решила, куда мы отправимся в следующий раз? – спросил папа, когда мы подъехали к воротам.
– В Прагу. Была же твоя очередь выбирать, – весело ответила я.
– Отлично. Как же хорошо я с тобой отдохнул. Почти не думал о работе, а это со мной случается весьма редко.
Мобильник пиликнул, и я быстро прочитала новое сообщение.
«Я в твоей комнате. И не спрашивай, что я здесь делаю. Я просто жду тебя».
Глава 17. Моя очередь быть счастливой
По лестнице я взлетела, точно птица, которую после долгого заточения ранним утром выпустили из клетки. Крылья за спиной ощущались физически, и, наверное, если бы я