Что в прошлом шефа отметился Игореха, это я знала, но…

— А в твоем-то чего такого?

— Я имела глупость ляпнуть, за кого чуть не вышла замуж, — пробурчала Дашка, — а он завелся. Мол, простите, до графьев мы не дотягиваем и даже как маги слабы, не чета вашим братьям и сватьям.

— Вот придурок.

— Он ведь до вчерашнего дня и правда не воспринимал меня как сестру Игоря…

— Так вы до вчерашнего дня и знали-то друг друга всего день, — напомнила я.

— И ночь, — вдохнула сестра.

— Ах, ну конечно. Ночь — это самое главное.

— Вот когда Яна своего окрутишь, тогда и поговорим.

Наверное, моя покрасневшая физиономия сияла в темноте комнаты точно маяк.

— Ну прям… надо мне больно кого-то окручивать…

— Ну или он тебя окрутит…

— А птицелов тебе чем не угодил? — поспешила я сменить тему.

— Да патлами своими… черными… длинными… Еще б в хвостик стянул, и сразу бы убила.

Мы рассмеялись, и дрыхнувший на подушке рядом с моей головой Фафнир недовольно заворчал во сне и потянулся, задев меня лапой.

— И ты представляешь, — продолжила Дашка, немного успокоившись, — этот гад еще имел наглость мне позвонить!

— Птицелов? У него ж телефона нет…

— Да какой птицелов? Ковальчук!

Я аж подскочила, опять вызвав недовольство кота — на сей раз меня даже легонько укусить попытались, да вот только зубы еще не доросли.

— Серьезно?

— Угу. Пока тебе мозги промывали. И ведь не извиниться звонил, а допросить. Все выпытывал, знакома ли мне легенда про каких-то двух братьев, и стишки дурацкие читал.

— А ты?

— А что я? Я выслушала, послала к норгу в задницу и отключилась.

Я вновь легла и задумчиво уставилась в потолок. Ковальчук, конечно, придурок, но с чего он вдруг решил спрашивать о легендах именно у Дашки? Она же…

Ой, хорошо, что я не успела озвучить свои мысли вслух. Как можно было забыть, что сестра у меня, вообще-то, историк и, собственно, в Ярославле устроилась преподавать историю магии.

— Тебе с работы-то не уволили еще? — заодно поинтересовалась я.

— Сама уволилась, — фыркнула Дашка. — Студенты лапочки, но работают там одни снобы и фашисты.

— Как в любом вузе…

Ненадолго же ее хватило…

Или причина в другом, и Дашка решила после всего покинуть город?

— Я слышала, что ты говорила бабушке, — отозвалась она, словно прочитав мои мысли. — И спасибо, но я все-таки с Игорем отправлюсь. Не жить с ним, конечно, но в Питер давно хотела, а раз уж бабуля решила отменить правило… Самое время. Можешь праздновать.

Но праздновать не хотелось. На самом деле мне было чертовски грустно в очередной раз терять сестру, когда мы, казалось, почти нашли общий язык.

— А я ведь записала, — внезапно добавила Дашка.

— Что?

— Стишок Ковальчуковский. Он про ваше дело мельком упоминал и говорил, мол, это тебя касается, вот я и записала. Вдруг вам с майором твоим пригодится.

— Показывай.

Я быстро села и включила свет. Фафнир психанул и, спрыгнув с дивана, гордо удалился в спальню, где ему никто не будет мешать. Все-таки, хорошо, что он так быстро растет, не надо нянчиться. С другой стороны, взрослые коты не так умильны, как крохотные пушистые котятки…

Через минуту я уже держала в руках книгу рецептов, на форзаце которой сестра и записала странные строки:

«Один скрывает следы и знаки,

Другой вскрывает замки изнанки.

Что первый брат стережет и прячет,

Второй — отважно являет зрячим».

— И что это за братья? — растерянно пробормотала я, перечитав четверостишие раз десять — и про себя, и вслух, и задом наперед.

Дашка пожала плечами:

— Я как поуспокоилась, пыталась вспомнить. Вертится что-то в голове, а ухватить не могу. Потом в записях своих порылась — ничего.

И у меня в голове вертелось. Казалось, я прежде уже слышала это стихотворение — именно слышала, а не читала. Потому что вместе со строками вспоминался голос. Скрипучий и жутко неприятный, но отчего-то завораживающий…

— Са… Ковальчук еще сказал, что эти братья — не люди точно.

— Звери, что ли? — нахмурилась я.

— Да нет, в смысле, это иносказательно. Вроде как о предметах. Знаешь, как в загадках. Сидит девица, сама в темнице, а коса на улице. И девица тут не девица. Вот братья эти не братья, а просто нечто парное.

— Что-то много тебе Ковальчук успел сказать для разговора на эмоциях, — прищурилась я.

Дашка покраснела:

— Так я ж слушала. Ждала, когда что-то другое скажет, а он…

— А он идиот, — констатировала я уже известный факт и вновь вернулась к четверостишию. — Отважно являет зрячим… Это связано с поруч… с Яном.

— Почему?

— Его сегодня птицелов зрячим назвал. Но даже не в этом дело, а… — Я закусила губу, пытаясь оформить свои бессвязные мысли в слова. — Тут все упирается в проявление незримого. Грубо говоря, один брат что-то прячет, а второй всем показывает. Как раз это и происходит в последние дни. Еще и разрывы эти… будто кто-то нарочно пытается вывалить на людей все скрытое.

— Может, так и есть, — пожала плечами Дашка. — И Ян твой вообще ни при чем.

— Да, только… — Я замялась. — Не знаю. Но должна узнать, потому что все вокруг нас с ним и вертится. Как бы поздно не оказалось. Как там, кстати, твое предчувствие? Не улеглось?

— На месте родимое, — хмыкнула Дашка. — И у остальных тоже. Вот они и бесятся и утащить тебя из города хотят. Так что ты зла не держи.

— Не держу, — соврала я.

— Держишь. Еще с детских лет, с той истории с блоком.

Значит, мои лесные откровения до нее все же дошли.

— Но теперь ты начала давать отпор и огрызаться, — продолжила сестра, — так что скоро до них дойдет, что ты не один из цветочков из мамулиной теплицы. Безмолвных и бесправных. А теперь… — Она зевнула и, щелкнув выключателем, вновь улеглась. — Спать пора.

— Но… стих…

— В таком состоянии ты сейчас такую разгадку придумаешь, что Стивен Кинг обзавидуется. Ложись. Завра купим телефоны, свяжешься со свои Яном, и продолжите расследование.

Разумеется, Дашка была права.

Я отложила книгу, нырнула под одеяло и послушно закрыла глаза. Вот только не так-то просто уснуть, когда в голове вертятся дурацкие строки, а ты пытаешься не только постичь их тайный смысл, но и вспомнить, откуда вообще их знаешь…