— Брэнда знает, что…, — я не смог закончить предложение, не смог произнести это страшное слово «умрет».

— Да, — он ответил так просто, что последние мои сомнения в ужасной истине рухнули, и я опять почувствовал, что меня колотит.

— Ребекка умерла от лейкемии, — сказал Кэмпбелл. — Совершенно неожиданно, если бы мы знали тогда, чем она больна… Но после ее смерти я настоял на том, чтобы Брэнда прошла полное обследование. Ты не представляешь, что со мной было, когда я вновь услышал диагноз ее матери. Я всю жизнь прятал дочь от газетчиков, как будто знал, что не стоит выставлять ее на всеобщее обозрение. А представь, что бы было, если бы эти писаки разнюхали правду о ее состоянии! Я даже вижу заголовки: «Дочь миллиардера умирает от рака!», «Самый богатый человек в мире не может вылечить свою дочь!». Именно поэтому я рад, что Брэнда всегда была на домашнем обучении: так спокойнее и мне, и ей…

— Сэр, ну неужели нет ни единого шанса?

— Если бы он был, я отдал бы за это все свое состояние и свою жизнь.

Я закрыл лицо руками и только сейчас почувствовал, что оно мокрое от слез.

— Сколько? — хрипло спросил я. — Сколько ей… нам… осталось?

— Врачи не берутся сказать, — ответил Кэмпбелл. — Может, месяц, может, два. От силы — год.

Я сидел на своем стуле, обхватив голову руками.

— Что же делать? Что?!

— Очень скоро ты осознаешь, что ничего сделать нельзя, — Кэмпбелл с трудом произнес эти слова. — Но я тебе советую одно: если ты действительно любишь мою дочь, просто живите, живите на полную катушку, как говорится, наслаждайтесь каждым мигом, проведенным вместе, и ни в коем случае не позволяй ей впадать в уныние, ты должен быть сильным за двоих, понял? Старайтесь не говорить об этом, не думать. Любите друг друга! Хочу, чтобы Брэнда хоть немного, но была счастлива.

Мы одновременно встали со стульев. Кэмпбелл шагнул мне навстречу. Мы обнялись в первый раз. Я чувствовал, как мелко-мелко дрожат его плечи под моими руками и понял, что он плачет. Это было дико: плакал самый жестокий человек в мире, пожиратель людей и банкротов, самый несчастный миллиардер на свете. Мое сердце снова сжалось от боли. Мой тесть поднял голову, и я во второй раз увидел, что у него такие же обычные человеческие глаза, как и у всех, глаза отца, теряющего своего ребенка. И в этом горе мы с ним были едины. Теперь едины.

Мы не услышали, как в сад вышла Брэнда. Я просто посмотрел из-за плеча Кэмпбелла и увидел ее. А она глядела прямо на меня, в упор, и — Господи! — сколько всего было в ее глазах!

— Малыш, — Кэмпбелл обернулся и увидел дочь. — Ты чего вышла?

— Папа, ты ему сказал…

— Конечно, сказал, — ответил я. — Еще бы он мне не сказал! А сейчас я кого-то отшлепаю за то, что этот кто-то сам мне ничего не рассказывал! Я что, чужой тебе?

— Дик… — она шагнула ко мне.

— Я поеду, дети, — произнес тесть. — Вам надо поговорить.

— Оставайтесь, сэр! Места у нас хватит.

— Нет-нет, спасибо. Мне завтра нужно быть в Брюсселе. Кстати, Ричард, держи, — он протянул мне две визитки. — Одна моя, там все телефоны, звони в любое время дня и ночи, понял? А здесь координаты ее врача, мистера Стивенса. Ему тоже звони сразу, если что.

Я бросил взгляд на вторую визитку. «Доктор медицины Эдвард Стивенс, Лондон, Харли-стрит, 9».

— Не провожайте меня, — Кэмпбелл поцеловал Брэнду и пошел к калитке. Через миг послышался шум отъезжающей машины, потом наступила тишина. Оглушительная тишина.

— Пойдем в дом, — едва слышно сказала Брэнда. Мы вошли в гостиную, и она села прямо на ковер у камина. Я присел рядом и взял ее за руку.

— Почему ты мне ничего не сказала?

Брэнда молча смотрела на меня, прожигая насквозь своими изумрудными глазами. Самыми любимыми глазами на свете.

— А ты женился бы на мне, зная правду? — очень медленно спросила она.

Я вздрогнул:

— Ты соображаешь, что говоришь?! Как ты можешь такое спрашивать?! Я готов быть с тобой всю жизнь, неважно, чью: наши жизни теперь связаны воедино, понимаешь?! Навсегда связаны! Я ведь люблю тебя!

— А я тебя больше, — сквозь слезы прошептала моя жена и рухнула мне в объятия. Мы долго сидели так, на полу у камина. Я гладил ее волосы, обнимал худенькое тело и плакал, не стыдясь своих слез.

— Знаешь, милый, иногда я еще надеюсь на что-то: вдруг случится чудо? Но с каждым разом убеждаюсь, что нет, не случится… Ты прости, что я тебе сама не рассказала: я просто не смогла. Вот такая я эгоистка! Решила выйти за тебя во что бы то ни стало, не думая о том, что лишаю тебя нормальной жизни, семьи, детей… — тут ее голос задрожал. — Прости меня, Дик! Я заботилась только о себе: хотела урвать от жизни хоть немного счастья, боялась, что не успею…

— Молчи, родная, молчи, — прошептал я, стиснув зубы. — Я с тобой, слышишь? Я всегда буду с тобой, мы теперь вместе, понимаешь? В болезни и здравии, помнишь?

Она кивнула.

— А вместе мы сможем все, Брэн! — я говорил, не подбирая слов. — Нельзя сдаваться, любимая, всегда надо бороться, бороться, сжимая кулаки, глотая слезы, до конца идти к тому, чего хочешь. Всегда!

— Всегда… — эхом повторила она мои слова.

— А теперь вставай! — я рывком поднял ее с пола. — Открываем шампанское! У нас медовый месяц! Я желаю праздновать и требую внимания от своей жены.

— Люби меня, — тихо сказала Брэнда. Я с удовольствием откликнулся на ее просьбу…

Мы решили не говорить на тему ее болезни, не размышлять о том, что будет, когда будет и как. По совету мистера Кэмпбелла стали пытаться жить на полную катушку, наслаждаться друг другом. И все для этого у нас было: лето, прекрасная погода, море и наша любовь. Мы бродили по Брайтону, изучая все его достопримечательности, накупили кучу сувениров, кое-что для нашего дома, ходили в кино, в местный театр, валялись на песке, купались, обедали и ужинали во всевозможных кафе и ресторанчиках. Пару раз звонил Тим, интересовался нашими делами, и я неизменно отвечал ему, что все хорошо, никак не решаясь поведать другу о страшной истине… Не поворачивался язык, и все. Брэнда немного загорела, ее волосы выгорели под брайтонским солнцем и были похожи на теплый мед. Порой я смотрел на нее и все еще не верил, что она рядом, что она настоящая, целиком моя и никуда-никуда не исчезнет. Пока… Господи, ну как такое вообще возможно?! Эти мысли я гнал прочь.

Прошла неделя, за ней другая. В ночь с 1 на 2 сентября — я навсегда запомню эту дату — у Брэнды резко подскочила температура. Я смерил градусником и ахнул: 39 и 2!

— Что с тобой, милая? Тебе плохо?

— Простудилась, наверное, — хрипло ответила моя жена, — перекупались вчера, вот и все. Дай мне аспирин!

— Может, позвонить доктору… как его там… Стивенсу? — с тревогой спросил я.