– И что же тебя смущает? – уточнил Максим.

– В школе нам постоянно говорили, что человеческая жизнь бесценна, каждый человек – Вселенная. И вот рядом со мной погибло несколько «вселенных», а я, когда вспоминаю об этом, не чувствую ничего, кроме страха и отвращения.

Девочка провела по лицу рукой, словно снимала невидимую паутину.

– Нам всю жизнь говорили, что людей нельзя убивать, а здесь… – Она осеклась, но собралась с духом и продолжила: – Здесь Фила раздавили как таракана. И мир не рухнул. Бог никого не наказал. Все осталось как прежде, будто его и не было никогда. Ника убила моего отца, и мир тоже не рухнул. И она после этого не сошла с ума и не ушла в монастырь. Она спокойно ест глазунью по утрам, ходит на работу и пьет свой любимый мартини. Даже оливку туда бросает. Почему же тогда говорят, что людей нельзя убивать? Ведь после их смерти ничего не меняется, как после смерти каких-нибудь… насекомых.

– Аня, ты не в себе, – тихо проговорила Илона и с опаской посмотрела на бледную Нику.

Девочка тоже посмотрела на старшую сестру.

– Ника, я тебя не осуждаю, – сказала она. – Если честно, я сама много раз об этом думала.

– О чем? – тихо спросила та.

– О том, что его надо убить. И даже прикидывала, как это сделать. Если бы не ты, я бы сама его прикончила.

– Боже, Аня, что ты говоришь? – испуганно пробормотала Илона. – Ты говоришь ужасные вещи!

Аня на нее не смотрела. Она смотрела на Широкова.

– Эй, вы, бурильщик! – с истеричной веселостью окликнула она. – Людей можно убивать?

– Иногда даже нужно, – ответил тот.

Аня перевела взгляд на Максима:

– А вы что думаете? Людей можно убивать?

– История показывает, что да, – сухо ответил тот. – Люди тысячи лет только этим и занимаются.

– Может, не будем сейчас это обсуждать? – громко сказал Валентин. – Мы в ловушке, и нам надо отсюда выбираться!

– Да-да… надо выбираться, – задумчиво произнес Максим. Он оглядел лица своих спутников. – А знаете, что я думаю?

– Что? – прищурился Широков.

– Если это какой-то эксперимент, то наблюдатель есть не только снаружи. Он должен быть среди нас, чтобы вести наблюдение отсюда, «изнутри» группы.

– Хочешь сказать, что среди нас «крыса»?

– Вполне может быть! – воскликнула Илона.

Она повернула голову и уставилась на Розу Муратовну. Та покраснела.

– Почему вы так смотрите? – смущенно спросила она.

– Потому что вы кажетесь мне подозрительной.

– Я? – Роза Муратовна крепче прижала к себе сына и с тревогой посмотрела на лица своих спутников. – Вы думаете, что я – одна из «них»?

– Вы ведь мусульманка? А что, если все это организовали террористы? – Она взглянула на Максима. – Ведь могли же это сделать террористы, правда?

– Я росла не в горном ауле, – спокойно сказала Роза Муратовна. – Мой отец – крупный ученый. А его отец был заместителем народного комиссара просвещения. В нашем роду три поколения советских интеллигентов-атеистов. Моя мама – русская. Мой бывший муж – тоже. Мой сын тоже считает себя русским.

Ника и Илона посмотрели на парня-аутиста. Тот продолжал играть в свой «Тетрис».

– Интересно, сколько может стоить такое кольцо? – поинтересовалась Илона, глядя на перстень Розы Муратовны.

Ника покраснела от смущения за сестру и бросила на нее суровый взгляд, но Илона сделала вид, что не заметила его.

– Я не знаю, – с растерянной улыбкой ответила Роза Муратовна, тоже посмотрев на свое кольцо. – Даже никогда не интересовалась.

– Из этого я могу сделать вывод, что у вас нет недостатка в деньгах, – объявила Илона.

– Не совсем так, – мягко проговорила женщина. – Мой муж был очень обеспеченным человеком. Год назад он ушел от нас. Когда мы расписывались, мы не составляли брачный контракт. Я хотела судиться, он уговорил меня заключить мировую и в качестве «отступных» купил нам квартиру в этом доме.

– Вы могли отсудить у него больше, – сказала Илона.

– Вряд ли. Мой бывший муж – обеспеченный человек, но не олигарх. Кроме того, у него теперь другая семья, которую нужно содержать. И вообще, с чего вы взяли, что я во всем этом замешана? Если уж говорить о подозрительных людях, то обратите внимание на Валентина.

Пак усмехнулся:

– И что со мной не так?

– Вы терпите от Максима такое, чего никто бы не потерпел.

– Мусульманка права, – вступил в разговор Широков. – Почему ты все это терпишь, мао?

– Может быть, потому, что я терпеливый?

– Ты мне тут не впаривай, – с угрозой проговорил бурильщик. – Или ты скажешь правду, или…

– Или что?

– Меня тоже давно терзает этот вопрос, – вмешался в перебранку Максим. – Почему ты до сих пор не послал меня к черту, Валек? Может быть, я нравлюсь тебе как мужчина? Или ты втихаря прихлебываешь дорогой коньяк из моих бутылок?

– Дорогого коньяка у вас сроду не водилось, шеф.

– Тогда почему? Любишь стирать грязные носки и выносить утки?

Валентин сжал кулаки.

– Иногда, шеф, мне хочется вас убить, – сухо сказал он.

– Так какого хрена ты до сих пор этого не сделал?

Валентин помолчал, а потом заговорил – медленно и спокойно:

– Восемь лет назад. Магазинчик «Верона». Два отморозка застрелили кассиршу и взяли в заложники девять человек. Помните это?

– Ну. И что?

– Одним из тех заложников был я. А еще одним – моя мама. Тот гад уже приставил пистолет к ее виску, когда появились вы и разбили ему голову огнетушителем.

– Вот оно что.

Широков криво ухмыльнулся.

– А ты и впрямь заслуженный мужик, – сказал он Максиму. – Только я сильно сомневаюсь, что ты сделал это из добрых побуждений. Наверное, просто был пьян и хотел покуражиться. Слышь, мао, ставлю голову на отсечение – ему было плевать на твою мать. И на всех вас.

Валентин пожал плечами:

– Меня не интересуют причины. Главное – дела, а не мысли.

Максим отхлебнул из фляжки, вытер рот рукавом пиджака и сказал:

– Ты уволен.

– Вы увольняли меня уже четыре раза, – напомнил Пак.

– На этот раз окончательно и бесповоротно. И, кстати, сиделка из тебя никудышная.

Ника посмотрела на Валентина:

– А вы лучше, чем я думала.

– Спасибо, – смущенно произнес Пак.

– А в моих глазах ты упал, – честно призналась Илона. – Я-то думала, что тут какая-то страшная тайна. А ты возишься с ним из простой благодарности.