— Правда? Отлично. Тогда надевай новые туфли и пойдем.

— Новые туфли с ремешком?

— Да, а что?

— Они не подходят.

— Как не подходят? Ты сказала, что туфли с ремешком парадные, а это парадное платье, вот и надевай.

Я беру туфли и снова их расстегиваю. Не знай я точно, что в семь лет у меня был куда меньший размер стопы, готова была бы поклясться, что это те самые туфли. Провожу пальцем по бархату. Обожаю бархат. Белая перламутровая пуговица отсвечивает розовым. Мысок точно такой же формы — квадратный с закругленными краями. Я прижимаю туфли к сердцу. Мне хочется сказать им: «Смотрите, я в платье киногероини, а на моем столе лежит работа. Видите? Написано: «Номер про туфли». Я почти добилась своей цели».

Я натягиваю туфли, застегиваю маленькие пуговки и возвращаюсь к зеркалу, приподняв платье по бокам. У туфель такая плоская подошва, что мысок немного торчит вверх. За всю жизнь у меня были только одни такие туфли, те самые, из времен детства, и это единственное, что мне в них не нравилось. Я пытаюсь подобрать пальцы, но ничего не меняется.

С чем можно носить эти туфли, кроме джемпера?

У меня нет слов.

— Что ж, вот и я. — Я подхожу к Стэну, чувствуя себя так, будто на мне тапочки и старая ночнушка.

— Отлично, идем. — Он встает. Нельзя же показываться на людях в таком виде. Очень весело мерить большие красивые платья, но не при людях.

— Я придумала! Давай останемся здесь и потанцуем, — говорю я.

— Ты серьёзно?

— Да. Все равно мне надо закончить работу, а терять час на путь туда и обратно не хочется. Придется возвращаться, а еще можно случайно пролить что-нибудь на платье. Тогда редакторы убьют меня за то, что я испортила вещь, которую и надевать не следовало.

— Ты уверена, что все это не потому, что платье длинновато, а туфли к нему не подходят?

— Разумеется, нет! Платье замечательное, если подобрать его с боков, а туфли — само совершенство. Просто я бы лучше осталась в офисе. Мы могли бы танцевать всю ночь прямо здесь. Начнем? Я буду напевать.

— А если нас застанут? Тебе не кажется, что мы рискуем?

Я бросаю еще один взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что я скорее полосну вены тупым лезвием, чем выйду на улицу в таком виде.

— В этот час никто и не подумает заглянуть в офис. Я готова рискнуть.

— Правда? Забавно. Совсем недавно ты говорила, что нас не должны видеть вдвоем.

— Ах это? Я пошутила… Что бы ты хотел услышать? Какую музыку? Я прекрасно пою.

— Можешь не петь. Я рад, что тебе нравятся туфли и платье, потому что было бы обидно потратить СТОЛЬКО СИЛ, чтобы ты почувствовала себя идиоткой в смешном платье и калошах.

— Это не калоши! Да что с тобой?

Мы смотрим на мои ноги. Невозможно остаться серьезным.

— Ты похожа на первых колонистов, — заявляет Стэн.

— Именно! Ты совершенно прав. Лучше и не скажешь. И все равно они мне нравятся. Пожалуй, я помещу их под стекло у себя в комнате.

— Когда тебе пришла в голову эта идея?

— Идея выставить туфли в витрине посетила меня пару дней назад. Я хотела устроить выставку в музее «Метрополитен» и назвать ее «Шаги времени», чтобы рекламировать наш номер, посвященный обуви. Но Руфь идея не приглянулась.

— Не приглянулась? А по-моему, прекрасная мысль, — говорит Стэн и целует меня.

Как только наши губы встретились, я временно оглохла на одно ухо. То же самое случилось со мной, когда я в шестом классе выиграла соревнования. Я нутром почуяла, что в банке 1465 конфеток, хотя сначала написала 185; к счастью, потом я переправила. С того дня моим счастливым числом стало 1465.

— Так когда тебя посетила мысль поместить под стекло эти туфли? — невозмутимо спрашивает он.

— Что?

— Я говорю: когда тебя посетила мысль поместить под стекло эти туфли?

— Как только я увидела их у себя на ногах.

Надеюсь, я говорю не слишком громко. Понять довольно трудно.

— Значит, мы обнаружили еще одну пару туфель с ремешками, которые никогда не следует носить, верно?

— Пожалуй, да.

— Тогда сегодня мы никуда не пойдем.

Стэн ведет меня к столу. Я сажусь на край, а он становится рядом, ослабляет узел на галстуке, расстегивает пуговицу на воротнике рубашки и целует меня. Потом запрокидывает мне голову и снова целует. Вот и второе ухо оглохло.

Теперь мы в самом деле целуемся. Да еще как. Надеюсь, мои губы для него достаточно пухлые. Он обхватывает руками мою голову. Передать не могу, как мне здорово. Стэн прерывается на мгновение, чтобы убрать с лица прядь волос. И почему-то я начинаю болтать без умолку:

— Здесь гораздо лучше, чем на балу.

— Согласен.

— Показаться вместе означало бы напрашиваться на неприятности. Представляешь, редакторы видели нас тогда в обувной кладовке. Теперь они меня не любят. Читал статью, которая ходила по редакции про коварную помощницу? Это про меня.

Снова поцелуи. Может, он не расслышал? Я немного отстраняюсь от него.

— Именно это я хотела сказать тебе тогда, в холле, но не могла, потому что они все собрались вокруг тебя. Не понимаю, как я стала здесь главным злодеем. Я ничего плохого не делала!

Теперь я сижу почти на всей столешнице. Поцелуи делаются все более страстными, и я прижата затылком к стене. Как он хорош! Ради такого можно и шею сломать.

Стэн прерывает поцелуй, несколько раз касается губами моего лба и садится рядом со мной.

Продолжай же, профессиональный целователь. Ни слова больше. Клянусь.

— Они просто завидуют. И кстати, статью отклонили. Тем не менее рано или поздно тебе надо научиться этому искусству — справляться с чужой завистью. Она будет всегда. Каждый успешный человек сталкивается с завистью в том или ином виде. Статья свидетельствует, что здесь в тебе видят серьезную конкурентку.

Покажи, что легко тебя не уничтожить, что ты пришла с серьезными намерениями, и им придется принять тебя. А если ты позволишь страхам других людей мешать тебе, то никогда не добьешься успеха.

Отлично. Я не позволю мне мешать. Давай, за дело.

Наверное, я уставилась в никуда, потому что Стэн спрашивает:

— Ты слушаешь?

О чем он? Ах да. Надо уметь справляться с чужой завистью. Мне даже есть что ответить.

— Легко тебе говорить, ты не знаешь, каково человеку, когда его все терпеть не могут. Я так хотела им понравиться, стать частью их маленького кружка!.. Удивительно, как быстро я все испортила. Одна минута в кладовке с тобой — и дело сделано. Они очень ревниво к тебе относятся. Ты сам-то замечал?