обучаемости. Следующие шесть лет он провел в интернате с собственной школой. Ему было двенадцать, когда мальчик, стоявший позади него в столовой, постучал его по плечу. Развернувшись, Лорен ударил его так сильно, что сломал ему нос.

С течением времени мозг Лорена настроился не на безопасность, а на оборону. Ранние и длительные негативные переживания привели к непредсказуемому поведению, обусловленному активацией красного пути – инстинктивным, защитным реакциям, вызванным ошибочной нейроцепцией угрозы[190]. В конце концов Лорен оказался в колонии для несовершеннолетних – еще одна жертва «конвейера от школы до тюрьмы»[191]. Как и Лорен, большинство молодых людей с подобной судьбой жили в стрессовых условиях, включая бедность, отсутствие продовольственной безопасности, расизм и скрытую предвзятость[192].

Почему Лорен не получил помощь, в которой так отчаянно нуждался? К сожалению, большинство значимых взрослых в жизни Лорена не были обучены травмоинформированному подходу. Они просто не понимали, как лучше всего поддержать ребенка, чей мозг и тело подверглись травме и устойчивому токсическому стрессу.

Проблема с вознаграждениями и наказаниями

Взрослые, несомненно, делали все возможное, чтобы помочь Лорену. Его приемные родители и учителя придерживались одного подхода: награждали «позитивное» поведение и наказывали «негативное».

Такой подход не помог Лорену. Почему? Взрослые не осознавали, что парадигма вознаграждения и наказания не учитывает степень травмированности мозга и тела мальчика. Хотя выбранные ими методы, возможно, временно повышали или снижали частоту поведения-мишени, они не помогали Лорену научиться самому главному: регулировать свои реакции на стресс.

Это стало очевидным на заседаниях, посвященных индивидуальному учебному плану. Специалисты и педагоги, работавшие с Лореном, неоднократно описывали агрессивное поведение мальчика как преднамеренное и целенаправленное, а не рассматривали его как результат травмы.

Ниже приведены комментарии одного администратора относительно поведения Лорена и его мотивации к учебе:

• «Лорен способен делать гораздо больше, чем он делает сейчас».

• «На уроках Лорен то работает, то не работает, в зависимости от настроения».

• «Лорен часто ленится и предпочитает бездельничать в школе».

• «Лорен умеет считать и читать гораздо лучше, чем хочет показать».

• «Лорен намеренно препятствует собственному прогрессу в учебе».

• «У Лорена очень скверный характер».

В течение шести лет специалисты и учителя пытались изменить ситуацию. Схема подкрепления включала значимые стимулы для позитивного поведения и наказание за негативное поведение в виде лишения привилегий (участие в групповых экскурсиях, прогулки и пр.). Как бы Лорен ни старался, он в основном лишался привилегий. Его психическое здоровье колебалось между синим путем (отчаяние и отказ покидать свою комнату) и красным путем (агрессия по отношению к окружающим).

Психиатр выписал препараты для облегчения симптомов, однако они не принесли пользы: многие вызывали побочные эффекты, от увеличения массы тела до крайней вялости и сонливости.

Понимание влияния травмы

На одном из семинаров, который я провела для специалистов, работающих с Лореном, мы обсудили теорию травмы. Согласно этой теории «у трудностей всегда есть причина, и эта причина кроется не в индивидуальном дефекте характера, нравственной слабости или врожденной злонамеренности, а в травме»[193].

После этого мы проанализировали айсберг Лорена, а также роль наших атрибуций в выборе системы взаимодействия и планировании лечения. Аналогия с айсбергом позволила нам лучше понять контекст поведения и иначе взглянуть на свойственные мальчику проявления агрессии.

Мы поняли, что травмированный мозг и тело Лорена были склонны к инстинктивному поведению, обусловленному активацией красного пути. Это побудило нас выбрать другой подход, который акцентировал не само поведение, а его причины.

Обсудив поведение Лорена в свете поливагальной теории, мы пришли к заключению, что оно представляло собой адаптацию к ощущению угрозы жизни – иначе говоря, в его основе лежали инстинкты выживания[194]. В данном случае наибольшую пользу принесло бы смещение акцента с самого поведения на социальную вовлеченность и взаимоотношения. Затем мы построили айсберг Лорена: это позволило проанализировать агрессию с травмоинформированной точки зрения.

Акцент на взаимоотношениях, а не на поведении

Смещение акцента с поведения на отношения повлекло за собой изменение всего плана вмешательства. Так, нашим первым шагом в оказании помощи Лорену стал анализ существующих источников реляционной поддержки.

«Есть ли в жизни Лорена человек, которому он доверяет и в присутствии которого чувствует себя в безопасности?» – спросила я. Социальный работник сказала, что есть: Мэри, бывшая учительница и волонтер в интернате, знала Лорена с тех пор, как ему исполнилось девять, и поддерживала с ним близкие отношения. Она помогала ему с домашними заданиями, водила его на ужин и часто гуляла с ним по городу. Помимо этого, Мэри принимала активное участие в разработке программы, направленной на устранение проблем с научением.

В присутствии Мэри Лорен проявил агрессию всего два раза. Мэри ничего не знала о травмоинформированном подходе, но, похоже, интуитивно понимала, что помочь детям можно только через отношения. Связь Мэри с Лореном ясно свидетельствует о том, что доверительные отношения – лучший способ борьбы с проблемным поведением. В частности, они поддерживают нейроцепцию безопасности, устраняя потребность ребенка в оборонительных реакциях, направленных на самозащиту. Вполне естественно, что дети, пережившие токсический стресс или психологическую травму, будут демонстрировать агрессивное поведение. (В прошлом такое поведение помогало им выживать.) Наладив с ними отношения, мы можем помочь им изменить эти подсознательные, защитные реакции и осознать, что защищаться больше не требуется.

Брюс Перри, доктор медицинских наук и старший научный сотрудник Академии детской травмы (Child Trauma Academy), многие годы изучал влияние травмы на детей. Признавая пагубные последствия детских травм, он замечает, что «крепкие и доверительные отношения могут защитить ребенка от непоправимого ущерба, который способны нанести эти переживания, и играет важную роль в развитии психологической устойчивости»[195].

Вместо того чтобы патологизировать поведение детей, переживших психологическую травму, нам следует сделать акцент на отношениях и согласовать методики поддержки с этой новой парадигмой. Лорен был не виноват в том, что с ним произошло: безусловно, он очень старался, но его травмированный мозг мешал ему учиться и вести себя надлежащим образом.

Как ясно показывает его связь с Мэри, лучший способ помочь детям избавиться от постоянного ощущения угрозы заключается в восстановлении чувства безопасности через доверительные и чуткие отношения.

Помощь детям, пережившим токсический стресс или травму

Как мы узнали из предыдущих глав, интерпретация поведенческих проблем сквозь призму адаптивных целей автоматически влечет за собой изменение стратегий их коррекции. Базовый шаблон одинаков для всех детей с отклонениями в поведении, однако для детей, переживших психологическую травму, характерна повышенная эмоциональная уязвимость. Поскольку таким детям часто свойственны экстремальные и непредсказуемые поведенческие проявления, мы должны действовать с предельной