«все в порядке». Но это было не так. Хотя Рут действовала из лучших побуждений, беседы и уговоры вести себя лучше только усиливали агрессивное поведение, вызванное активацией красного пути. Рут даже купила для Лины книгу по совладанию с негативными мыслями и чувствами. Лина, которая протестовала против всего на свете, естественно, не пожелала прочесть ни строчки.

Проблема заключалась в том, что Рут использовала нисходящие подходы, чтобы попытаться решить восходящую проблему: чувства утраты и печали Лины были заблокированы внутри и не могли прорваться наружу через коммуникативные каналы. В силу особенностей развития девочка пока не могла признать или проанализировать свои чувства к отцу, а потому любые попытки матери их обсудить были заведомо обречены на провал. Потеря любимого отца вызвала у Лины сильный стресс, который отразился на ее поведении.

Рут поняла, что ее дочь агрессивно себя вела не потому, что сознательно выбирала эту модель поведения – она страдала. Проникнувшись к дочери сочувствием, мать перестала винить ее в плохом поведении и изменила свой подход, сделав больший упор на восходящих стратегиях. Отныне Рут следовала правилу «меньше говорить, больше слушать». Я посоветовала как можно чаще вовлекать девочку в приятные взаимодействия как способ укрепить ее зеленый путь и поддержать нисходящие способности – иными словами, развивать способность Лины справляться с болью и страданиями не разговорами, а в рамках совместной деятельности, которая доставляла удовольствие им обеим.

Рут заполнила бланки сенсорных предпочтений, что позволило установить оптимальные сенсорные стимулы. Вовлекая дочь в позитивное взаимодействие, Рут помогала ей укрепить фундамент социально-эмоционального развития и оправиться от стресса, вызванного внезапным отъездом отца.

Я объяснила, что Рут сама должна сохранять спокойствие и использовать зеленый путь. Только так она сможет создавать моменты радостного взаимодействия с Линой – моменты, которые способны исцелять боль и печаль.

Женщина не осознавала, что внезапный отъезд мужа истощил и ее собственные эмоциональные ресурсы. Я провела несколько отдельных сеансов с Рут, помогая ей эмоционально настроиться на то, что некоторое время она будет выполнять функцию единственного родителя.

На терапевтических сеансах с Линой и Рут я прежде всего стремилась выяснить, как вовлечь их обеих в радостное взаимодействие. Используя широкое определение игры – все, что поддерживает и питает приятный, органичный и двусторонний обмен действиями, – я рекомендовала Рут следовать примеру и интересам Лины. Изучая свою дочь, Рут обнаружила, что Лина любит слушать, как она поет детские песенки. Фактически мы начали с фундамента – помогли Лине укрепить теплый, уютный зеленый путь через эмоциональную сорегуляцию с мамой, которая также нуждалась в эмоциональной поддержке.

Дома Рут старалась держаться ближе к дочери и с удовольствием делала ей легкий «массаж», когда девочка хотела отдохнуть от домашнего задания. Вскоре их отношения потеплели: Лина наслаждалась повышенным вниманием и эмпатией со стороны мамы.

Через пару месяцев мы начали замечать прогресс в социально-эмоциональном доме Лины. Все чаще активируя зеленый путь, девочка стала озвучивать свои чувства и мысли. Терапевтическая работа, способствующая исцеляющему радостному взаимодействию – восходящей основе эмоционального развития, – поддерживала восстановление ее нисходящих способностей. На одном из наших последних сеансов Лина рассказала матери, как сильно скучает по отцу и как ей без него одиноко.

Наконец у нее появился способ выразить свои чувства утраты и печали через вербальное общение в рамках доверительных отношений с мамой, и ее агрессивное поведение начало уменьшаться.

Понимание адаптивной функции поведения

Рассматривая поведение как намеренное и сознательное, мы склонны выбирать дисциплинарные стратегии, направленные на поверхностную цель, а не на первопричину (реакцию ребенка на стресс). Рассматривая поведение как адаптивный копинговый механизм, мы относимся к нему с пониманием и состраданием. Как показывает пример Рут и Лины, лучший ответ на восходящие реакции ребенка – это усиление, а не снижение, сигналов вовлеченности и безопасности в отношениях.

Анализ поведения с точки зрения того, что оно говорит о внутренней жизни ребенка, предполагает сдвиг парадигмы: мы уже не рассматриваем поведение исключительно в негативном ключе, но видим в нем источник ценной информации.

Таким образом, мы выходим за рамки представления о том, что дети используют вызывающее поведение только для утверждения власти, проверки границ дозволенного или избегания задач, и допускаем, что оно может сигнализировать о том, что ребенок испытывает чрезмерный стресс.

По мнению Росса Грина, создателя программы «Совместные и проактивные решения» (Collaborative and Proactive Solutions, CPS), проблемное поведение – признак того, что ребенок не может удовлетворить некую потребность[201]. В своей новаторской книге «Взрывной ребенок» Грин описывает два главных фактора, способствующих вызывающему поведению, – нерешенные проблемы и задержки в развитии навыков, приводящие к неспособности оправдать ожидания взрослых[202]. Модель CPS вовлекает ребенка и взрослых в беседу, в ходе которой каждый может рассказать о своих чувствах и принять участие в совместном поиске решения. CPS – революционный подход, отлично работающий с детьми и подростками, способными формулировать свои идеи и делиться ими с заинтересованными взрослыми.

Для Рут и Лины это стало настоящим спасением: отныне они беседовали и обменивались информацией друг с другом как партнеры, а не как соперницы. Благодаря подходу «снизу вверх», в основе которого лежали отношения, Рут больше не считала Лину «проблемным ребенком». Вместо этого она искренне радовалась новообретенной способности дочери говорить о своих трудностях – способности, которая, в свою очередь, развилась из способности сорегулировать свои эмоции с мамой.

Поддержка уязвимых детей

Как мы видим, в случае Лины и Лорен вмешательство дало различные результаты. Лорен, который первые три года жизни страдал от жестокого обращения, был более уязвим. Исследования Брюса Перри в Академии детской травмы (Child Trauma Academy), а также в рамках исследовательской сети с участием более тридцати тысяч человек выявили повышенную уязвимость детей, подвергшихся токсическому стрессу в первый год жизни[203].

Специалисты иногда ссылаются на травму «с большой буквы Т» («большая» травма) и травму с «маленькой буквы Т» («малая» травма), чтобы обозначить различия в тяжести и количестве неблагоприятных событий в жизни человека. «Большая» травма часто предполагает беспомощность и ощущение угрозы жизни, в то время как «малая» травма включает жизненные события, которые вызывают дистресс, но не обязательно переживаются как угрожающие жизни[204].

Мы можем предположить, что в раннем детстве Лорен пережил устойчивую, «большую» травму. Противоположные результаты Лорен и Лины, вероятно, связаны со сроками, продолжительностью и тяжестью их негативного опыта, а также с тем обстоятельством, что с отъездом Мэри Лорен лишился систематической эмоциональной поддержки со стороны единственного близкого взрослого.

Необходимо отметить, что, будучи представителем меньшинства, Лорен подвергался