«Нет. У нас в комнатах окон нет. В столовой есть панорамное окно, но оно смотрит в другую сторону. Видно только кучу звезд».

«Ладно, переживу. Может, получится встретиться там, наверху?»

«Сомневаюсь. Техшкола и летная школа в разных комплексах. Да и свободного времени у нас немного. Но зато мы будем на одном камушке. Может, нас даже к одному кораблю припишут».

«Было бы классно, – пишу я, – но, думаю, я использовал все свое везение на прошлой неделе, так что надеяться не стану».

* * *

На четвертой неделе нам удается отдохнуть от аудиторий. Курс корабельной техники безопасности проходит в другом здании базы. Там умещается полноразмерный симулятор эскадренного миноносца класса «Улан». Это полная и чертовски правдоподобная копия – корпус длиной в сто пятьдесят метров с навигационными огнями, антенными системами, ракетными пусковыми шахтами и бронированной обшивкой. Эта штука выглядит так, будто ее хоть сейчас можно закинуть в космос и присоединить к флоту, если будет надо.

Курс техники безопасности похож на космический детсад. Мы учимся правильно двигаться в узких коридорах и проходах военного корабля. Каким бы большим его корпус ни выглядел снаружи, места внутри очень мало.

Самая увлекательная часть курса – отработка действий при пожаре и эвакуации. Мы все упаковываемся в вакуумные скафандры с кислородными баллонами, и корабельные системы устраивают убедительную симуляцию большого пожара на борту. Мы по очереди присоединяем гибкие шланги к стенным клапанам и таскаем друг друга в безопасные места по задымленным коридорам. За исключением спортзала это единственный раз за время подготовки, когда мне доводится серьезно вспотеть, и я с удовольствием прилагаю физические силы хоть куда-то. Есть у меня ощущение, что учебная эвакуация – это такая успокоительная мера, чтобы служащие чувствовали, будто у них есть какой-то контроль над своей судьбой, когда их корабль будет гореть, затерянный в глубоком космосе. Хотя, думаю, это лучше, чем сидеть и ждать, пока ты сгоришь или задохнешься. Поэтому я обучаюсь направлять огнетушитель, пользоваться термовизором, встроенным в скафандр, и искать пострадавших в дыму.

Мы проводим весь день, отрабатывая действия в аварийных обстановках, и заканчиваем полной эвакуацией капсул при тревоге низкого уровня. На военных кораблях спасательные системы распределены по всему корпусу, так что в случае беды никому из членов экипажа не потребуется пробежать больше пары отсеков перед тем, как достичь капсулы. Когда корабль ломается, нужно найти капсулу, запустить ее и надеяться, что выталкиватель не зашвырнет тебя в гравитационное поле газового гиганта.

Капсулы имитационного миноносца, конечно, не отстреливаются от обшивки. Мы бежим к ближайшим спасательным шлюзам, залезаем в капсулы и активируем створки люка. Капсулу чуть трясет для имитации успешного запуска – и упражнение закончено. Я замечаю, что всем удалось вылететь с корабля в космос, и задумываюсь, как часто эвакуация заканчивается стопроцентным спасением. По пути от симулятора я задаю этот вопрос командовавшему упражнением инструктору и, когда он лишь улыбается в ответ, делаю собственные выводы.

* * *

К концу пятой недели обучения мы проходим череду квалификационных проверок и письменных экзаменов, чтобы доказать, что не продрыхли всю подготовку, и большинство из нас объявлено годными к службе на флоте. В день выпуска мы одеваемся в новенькие униформы и проходим торжественным маршем перед командиром учебной базы. Потом нам выдают бейсболки и объявляют, что рады приветствовать нас на флоте.

На церемонии мне досрочно присваивается новое звание. Флот переводит меня из рекрутов в младшие матросы, потому что из всей учебной роты у меня самая высокая средняя оценка за тесты. Я должен бы радоваться тому, что наконец получил повышение и мой пустой воротничок украсился знаком отличия, но я не могу перестать думать, что в ТА к этому времени я тоже был бы уже рядовым. Я пожимаю руку командиру и улыбаюсь, когда он прикрепляет к моему воротнику шеврон. Когда мы выходим из зала, я несу флажок взвода, но чувствую, будто за последние пять недель не достиг вообще ничего.

* * *

«Тебя флотская подготовка после начальной не разочаровала?» – спрашиваю я у Халли по АрмНет тем вечером.

«Что-то вроде того, – отвечает она. – Скукотища, верно?»

«Я просто не ощущаю, что заслужил эти шевроны. Слишком уж просто. Не то что в учебке».

«Да уж. Не беспокойся, в техшколе все пойдет по-другому. Если она хоть чуть-чуть похожа на мою, свободного времени на неделе у тебя почти не будет».

Я сильно сомневаюсь, что школа администраторов нейронных сетей требует таких же усилий, как пилотская, но не думаю, что там будет так же легко, как на флотской подготовке. Меньше усилий и формальности от курсантов может потребовать только валяние в постели и поедание обеда с ложечки.

* * *

На следующее утро я затаскиваю свой новый вещмешок на шаттл до Луны.

Я никогда не был религиозным человеком. Моя мать выросла католичкой, как две трети людей, живущих в нашем уголке Большого Бостонского метроплекса, и она пыталась воспитать меня верующим, но после первого причастия я в церковь больше не возвращался. Однако вид планеты с орбиты – откровение, больше всего похожее на религиозное из тех, что я испытывал. Шаттл стартует, преодолевает сотню километров постоянно редеющей атмосферы за десять минут, а потом переворачивается на спину, открывая пассажирам безупречный вид на планету через окна в верхней части фюзеляжа. У маленьких шаттлов вроде этого нет систем искусственной гравитации, и мы прикованы к креслам шестью ремнями каждый. Когда я чувствую, как ослабевает притяжение, мне приходится бороться с желанием попросту отстегнуть ремни и оттолкнуться от пола, чтобы полетать по салону шаттла.

С такой высоты Земля выглядит приятным местечком. Я впитываю в себя необъятную широту планеты, завихренные облака, которые, кажется, плывут по мерцающим водам, и изящную дугу горизонта. Мне виден тонкий и яркий слой атмосферы, отделяющий блеск планеты от черноты космоса, незначительную, по сути, воздушную пленку, которая удерживает холодную тьму. Впервые после подписания документов о переводе я понимаю, что это, возможно, последний раз, когда я вижу свой родной мир. Если меня убьют где-то на просторах обитаемой галактики, мой первый взгляд на Землю с орбиты окажется и последним. Но все равно никто из живших по соседству со мной никогда не увидит того, что я вижу сейчас, так что даже если я умру на следующей же неделе, все равно мне чертовски повезло.

Я видел фотографии Земли, сделанные из космоса, но простая картинка даже приблизительно не способна передать невероятные размеры и величественность планеты. Сквозь окна шаттла я вбираю в себя горные хребты, озера и огромные пятна океанов и осознаю, что всю жизнь провел, прикованный к нескольким квадратным километрам той необозримо широкой земли, что расстилается внизу. На Терре я никогда не взбирался на гору, не пересекал океан и, если на флоте у меня все сложится, никогда этого не сделаю.