Глаза дона Октавио округлились, а все лицо исказила гримаса ужаса. Он понял, что викарий и еврей оговорили и подставили его. Теперь, чтобы избежать пыток, ему придется оговаривать собственную дочь.

– Вот потому я и не буду тратить время, ходя вокруг да около. Понимаю, вам, блестящему гранду, привыкшему повелевать, надо свыкнуться с мыслью, что не вы здесь командуете, – сказал дон Хуан. – Это слишком тяжкий шаг для вас. Санчес поможет вам решиться.

Инквизитор кивнул палачу и пыточных дел мастеру. Тот неторопливо развел под чаном костер. Пока вода нагревалась, Санчес, затыкая дону Октавио рот кляпом, сообщил:

– Ты давно мылся? Сейчас я буду тебя немного мыть. Частями. Сначала ступни ног. Затем ноги до колен. Потом будет самое болезненное. Я постараюсь, чтобы ты обварил только часть своего драгоценного хозяйства.

Герцог, которого лишили возможности кричать, завизжал от страха.

Санчес, ухмыляясь, переместил лебедку так, чтобы дон Октавио висел прямо над чаном, от которого уже валил пар, а затем ловко разул герцога, приговаривая, что вскоре ему обувь не понадобится. Дон Октавио визжал, словно свинья, и дергался, пытаясь сорваться с веревки.

– Зря ты это делаешь, сорвешься – весь обваришься, а так только ходить не сможешь, – констатировал палач. – Мне начинать, мессир? – обратился он к дону Хуану,

– Да, пожалуй, – кивнул головой тот. – Хотя нет, постой. Может, вы хотите нам что-нибудь сказать? – обратился инквизитор к дону Октавио.

Санчес грубо вынул кляп изо рта несчастного герцога. Дон Октавио тотчас закричал:

– Меня оговорили! Меня оговорили!

– Кто оговорил вас, дон Октавио? – удивленно спросил дон Хуан.

– Викарий и этот проклятый еврей Клейнер.

– Но они же допрашивались раздельно, – развел руками инквизитор. – Мне кажется, вы только тянете время, надеясь на некие милости судьбы. Санчес, приступай.

Палач и пыточных дел мастер тут же вновь заткнул кляпом рот герцогу и стал медленно опускать веревку. Ступни ног дона Октавио коснулись поверхности кипевшей в чане воды. Герцог взвыл, а все лицо его побагровело от натуги. Огромные вены вздулись на старческой шее.

Через час дона Октавио, герцога Инфантадского, вынесли из пыточной и, уложив на солому, заперли в отдельной келье. Его ноги по щиколотки были облеплены огромными, вздувшимися пузырями. Кое-где старческая кожа лопнула, и из пузырей на солому сочилась желтая жидкость вперемешку с кровью. Герцог тяжело стонал. Еще через час он скончался, не вынеся боли.

После допроса дона Октавио дон Хуан принял решение. Он приказал освободить всех заключенных ранее под стражу послушниц, оставив под замком только Маргариту Лабе и Жануарию. Остальные послушницы должны были под руководством брата Бернара пройти обряд очищения, что они с удовольствием и сделали. Вечером все послушницы пришли на службу, которую вел монах. Настоятельницу же заключили под стражу, пока что в библиотеке, не разрешая никуда оттуда выходить до особого распоряжения Великого инквизитора Кастилии.

Анна, нервно меряя шагами комнату, размышляла о том, что ей необходимо сделать и сказать. Она уже не сомневалась, что в самое ближайшее время подвергнется допросу. Поэтому, когда двое фамильяров, отворив двери, объявили, что инквизитор ждет ее высокопреподобие, Анна была готова к встрече. Она прошла, ведомая стражниками, в большую залу капитула, в центре которой сидел на ее же троне дон Хуан.

– Донья Анна, – тихо сказал инквизитор, игнорируя духовный сан допрашиваемой. – У нас имеются показания о том, что ты, потакая своей богомерзкой похоти, склоняла к преступной любви своих послушниц.

Настоятельница «босых кармелиток» смерила инквизитора высокомерным взором и хотела было произнести заранее приготовленную отповедь, но брат Бернар опередил ее, предложив:

– Не угодно ли вашему преподобию проследовать за мной?

В полнейшем молчании Анна, ведомая монахом, спустилась в подвал и вошла в пыточную комнату. Как ни крепилась она, спускаясь по лестнице, но вид жутких инструментов, чье ужасное предназначение не оставляло сомнений, а также запах страха и боли, витавший в подвале, напугали аббатису.

Брат Бернар, постояв немного и дав Анне как следует испугаться, приказал фамильярам увести ее обратно в библиотеку.

Только оставшись одна, настоятельница монастыря стала оправляться от страха, навалившегося на нее в тот самый момент, когда дверь в пыточную отворилась перед ней, открывая с ужасающей откровенностью свое предназначение. Ее уже не радовала встреча с доном Хуаном, в котором Анна видела единственную надежду на свое освобождение. Вся гордыня ее, все высокомерие куда-то испарились, словно выветрились затхлым запахом подвала. Настоятельница, свернувшись калачиком, устроилась в кресле и забылась тяжелой дремотой.

Ровно через час после первой встречи с доном Хуаном в библиотеку без стука вошли двое телохранителей Великого инквизитора. Они грубо поставили Анну на ноги и повели в залу капитула. Дон Хуан, сидевший все в той же позе, с прямой спиной и холодным взглядом, сказал вошедшей:

– Донья Анна, я призываю вас покаяться в совершенных вами грехах.

– Мне не в чем каяться, дон Хуан.

– Называйте меня мессир, – поправил ее инквизитор.

– Я буду называть вас, как мне заблагорассудится, – отрезала аббатиса.

Брат Бернар тотчас взял ее за локоть и повел в подвал. Анна ступала уже через силу. Ей чрезвычайно не хотелось вновь оказаться в пыточной комнате, но гордыня не позволяла настоятельнице показать свою слабость, а потому она покорно проследовала с братом Бернаром в подвал. На сей раз Анне предстало еще более ужасающее зрелище. Посреди комнаты стоял воткнутый в колесо для равновесия высокий тонкий столб в человеческий рост. Заостренный конец его зловеще блестел в свете жаровни, обильно смазанный жиром, который также был воткнут в колесо. Санчес, стоя у столба, крепко связывал первую помощницу аббатисы Маргариту Лабе. Помощница, совершенно голая, с обритой головой, дико вращала глазами, но не могла издать ни звука, так как палач воткнул в ее рот большой кляп, который порвал уголки губ и теперь пропитывался кровью, обильно текшей из ран. Связав Маргариту, Санчес легко приподнял ее и усадил на верхнее колесо таким образом, что острие кола немного вошло несчастной в зад. Маргарита взвыла, но при этом боялась пошевелиться, стараясь, чтобы кол не входил в нее глубже.

Санчес вопросительно посмотрел на брата Бернара. Советник Великого инквизитора коротко кивнул головой, разрешая пытку. Палач подошел и немного опустил колесо, на котором сидела Маргарита. Тело несчастной также опустилось, и кол вошел в зад глубже. Помощница аббатисы завизжала. Анна закрыла лицо руками и потеряла сознание. Фамильяры унесли ее обратно в библиотеку.

Когда настоятельница «босых кармелиток» пришла в себя, на дворе уже была глубокая ночь. Анна приподнялась с кресла, на которое ее уложили стражники, и подошла к раскрытому окну. Во дворе никого не было, но из церкви доносилось пение молитвы. Анна поневоле заслушалась. Никогда ранее послушницы не пели с таким чувством, с таким искренним восторгом воздавая хвалу Господу.