– Но то, что они делают, – позорно! – сказал я. – Это оскорбление наших законов и наших богов!

– Полагаю, я лучше разбираюсь и в законах, и в богах, – ответил Цезарь. – Прежде чем отбыть в Галлию, я назначу комиссию по расследованию данного вопроса и разрешу ее членам действовать на основании моих полномочий. Я также поговорю с Клодием о его сестре и о ее подруге Фульвии, которая, кажется, живет вместе с ней. Еще я поговорю с Лукуллом – Фауста находится под его опекой. Ее брат, Фауст, сейчас в Иллирике вместе с Луцием Куллеолом, и с ним я тоже поговорю, когда туда доберусь. Я буду убеждать навсегда выслать всех этих трех женщин из Рима, для их же блага и для блага их семей. Но все это, конечно, следует проделать осторожно, чтобы избежать публичного скандала.

– Если ты извинишь меня, Гай Юлий, – перебил я, – то я считаю, что публичный скандал – именно то, что нам сейчас нужно. То, что я видел…

– То, что ты видел, Деций, – в голосе Цезаря зазвенела сталь, – достаточно, чтобы обвинить трех глупых патрицианок и ровно одну этрусскую крестьянку. Осмелюсь предположить, ты мог бы поразглагольствовать на народных собраниях и добиться каких-нибудь действий, но то была бы истерия толпы, направленная на всех людей на рынке, прибывших из отдаленных мест, особенно на марсов. Мне вряд ли нужно напоминать тебе, что не так давно у нас с марсами была кровавая война, и сейчас не требуется большого повода, чтобы заставить их взяться за оружие против нас – а это последнее, что нам надо, когда предстоит война в Галлии.

– Истинная правда, – подтвердил Бестия. – Люди уже на пределе терпения. Легкомысленная болтовня о колдовстве и человеческих жертвоприношениях распространится по трущобам, как пожар. Один иноземный раб, принесенный в жертву над мундусом, превратится в двадцать детей граждан, убитых и съеденных.

– Я тоже настоятельно рекомендую сдержанность, – высказался Варрон. – Преступление вряд ли достойно тех общественных беспорядков, которые обязательно возникнут.

– Мне не нравится мысль о том, что чужеземные варварские обычаи практикуются прямо у порога Рима, – сказал отец, – фактически под носом у цензоров. Может, нам предъявить обвинение этой женщине, Фурии, и судить ее одну? Наказать их зачинщицу, или верховную жрицу, или кто она там такая, – и остальные удерут в свои холмы.

– В любое другое время это было бы превосходной идеей, – отозвался Цезарь, – но в декабре судов не будет, а в новом году придут к власти новые магистраты. Чтобы дать показания против женщины, твоему сыну придется быть в Городе, когда Публий Клодий станет трибуном.

– Это рискованно, – покачал головой отец.

– Я не боюсь Клодия! – запротестовал я.

– Ну конечно, к чему бояться Клодия? – Отец повернулся ко мне. – Думаешь, это будет некий гомеровский поединок между отважными воинами? Он станет неприкосновенным, и в его распоряжении окажется тысяча человек, каждый из которых будет рваться оказать ему услугу, доставив ему твою голову.

– Если только вы с Клодием не помирились, как я слышал, – вставил Кальпурний.

– Что такое? – нахмурившись, спросил отец.

– Да, Деций, – забавляясь, сказал Цезарь, – поведай нам про такое чудо.

– Клодий думает, что мое расследование докажет невиновность его сестры, – рассказал я, проклиная болтливый язык Бестии. – Но я не придаю никакого значения его торжественным заявлениям о мире. Что бы я ни выяснил – в ее пользу или против нее, – снова начнется война.

– Тем больше для тебя причин в следующем году держаться подальше от Рима, – Юлий улыбнулся и многозначительно посмотрел на моего отца. – Безносый, почему бы не послать его со мной в Галлию? В моем штабе предостаточно места для еще одного помощника.

При этом предложении по моей спине пробежал озноб, какого я не ощущал даже при виде того, что происходило на Ватиканском поле. Я собирался издать полный ужаса протестующий крик, но меня остановили самодовольные ухмылки Варрона и Бестии.

– Я польщен, Гай Юлий, – сказал я, ухитряясь не скрипеть зубами. – Конечно, я подчинюсь воле своего отца.

– Позволь мне обсудить все с семьей, – сказал этот бессердечный старый негодяй. – Может, это пойдет ему на пользу.

Остальные стали прощаться, очевидно, уладив дела к своему удовлетворению, и я проводил их всех до двери. Снаружи раздавался шум веселья. Последняя, неистовая ночь Сатурналий была в разгаре.

Когда все ушли, я повернулся к отцу.

– Ты спятил?! – закричал я. – Он выступает на войну с главной коалицией галлов!

– Конечно, – ответил глава нашей семьи. – Тебе нужна добрая война. Когда ты в последний раз видел настоящее сражение? Не в той ли заварушке в Испании против Сертория?[57] И в каком году это было? – Он немного подумал. – Это было во время восстания рабов, в консульство Геллия и Клодиана. Клянусь Юпитером, тринадцать лет назад! Тебя не ждет никакого карьерного будущего, если за спиной у тебя не будет нескольких успешных военных кампаний.

– У меня вообще не станет будущего, если я выступлю с Цезарем! Если верить Лисию, он собирается, в конце концов, сражаться с германцами!

– Ну и что? – пренебрежительно спросил отец. – Они всего лишь варвары. Когда ткнешь в них мечом, они умирают точно так же, как любой другой человек. Почему тебе так не хочется провести некоторое время с легионами?

– Это глупая война. Большинство войн в нынешние дни глупы. Наши войны – всего лишь повод для политических авантюристов вроде Цезаря и Помпея завоевать славу и добиться своего избрания.

– Именно. И некоторые из них завоюют славу и будут избраны, и люди, которые их поддерживают в завоевании этой славы, получат посты во власти. Подумай головой, мальчик! Если они не станут сражаться с варварами, то начнут сражаться друг с другом. И тогда это будет римлянин против римлянина, точно так же, как двадцать с лишним лет тому назад, когда сражались Марий и Сулла. Ты хочешь видеть, как эти дни настанут снова? Пусть они режут галлов, германцев, спартанцев и македонцев. Пусть промаршируют вниз по Нилу и сразятся с пигмеями, мне плевать, – лишь бы не проливали кровь граждан здесь, в Риме!

Это было необычно для отца – снизойти до того, чтобы объяснить мне свои мотивы. Но, с другой стороны, отсылать меня на войну, которая могла закончиться катастрофой, – тоже необычное обстоятельство. Я подавил свой ужас и вернулся к насущным делам.

– Они, похоже, удивительно пассивны по отношению к делам на Ватиканском поле. Конечно, у Цезаря на уме более важные дела, но остальные двое?.. А ведь яркое судебное преследование – именно то, на что должны были бы надеяться в следующем году люди вроде Бестии и Варрона, если они планируют избраться преторами. Нет причин быть эдилом, если ты не хочешь стать претором!