им и хватило. А с бабами повеселились, это было видно. Мои опричники с интересом рассматривали эту картину, комментируя процесс насилия, который со знанием дела восстанавливали по мелочам, до того момента, пока я не вытащил наган и не снес тремя выстрелами с их умных голов новенькие солдатские папахи. Испуганно пригнувшись к сёдлам, они выслушали мои скромные пожелания на будущее, в которых я настоятельно рекомендовал впредь не отвлекаться от процесса охраны моей персоны, а буде такое произойдёт, пообещал лично выпустить кишки виновным. Словно в подтверждение моим словам, с той стороны дороги, от более крупного леса, раздались беглые выстрелы, от которых мы, под свист пуль, попадали прямо в кучу голых тел, даже не пытаясь организовать ответный огонь. Когда первый испуг прошёл, и стволы винтовок уверенно вытянулись в направлении неизвестного противника, стрелять было уже не в кого – слышен был только треск веток далеко в лесу и удаляющийся, глухой топот копыт. Тут же, не теряя времени и инициативы, я велел двоим обескураженным бойцам за допущенную служебную халатность расстрелять третьего, внимательно контролируя их действия своим наганом. Испуганно поглядывая то на меня, то друг на друга, двое обезоружили третьего, поставили его у кучи тел и выцелив дрожащими стволами, снесли весьма слаженным залпом. Убедившись, что стреляли прицельно, я ещё раз пожелал оставшимся живым успехов в их службе, после чего, уже не останавливаясь, мы намётом доскакали до Апсалямово. Там свернули на проселок вдоль реки (Ик, кажется), и скоро выскочили к разъезду у Ново-Байлярова.

Обходчик обнаружился в своей будке, около небогатых построек разъезда. Оказалось, он тут и жил. Не мешкая прихватили его с собой, и усадив на свободную лошадь отправились осматривать останки вагона, лежащие примерно в двух верстах от разъезда. Пока разбирались в уже истерзанных местным населением руинах вагона, я приглядывался к обходчику. Нервничал мужик, это было сразу видно. Причем, не от последних событий бурного времени, а от многих знаний, томящих его душу. Что ж, побеседуем, а пока займёмся вагоном. Опрокинутый на бок, он лежал под уклон, подмяв под себя вырваную переднюю ось колёс. Крепкая вагонка и кровельный металл крыши были уже частично содраны на хозяйственные нужды местными, чугунная печь тоже отсутствовала, оставив о себе напоминание в виде забитой сажей трубы. Внутри вагона просматривалась крепкая металлическая клетка, слегка деформированная падением, с распахнутой дверцей. Внимательно осмотрев колесную ось, я пришел к выводу, что её сорвало с крепления рессор определенно взрывом – метал в этом месте был в копоти и слегка оплавлен. Поднялся на пути и вернувшись по ходу движения состава нашёл то место, где вагон первый раз чиркнул металлом о шпалы. Детально осмотрел прилегающее пространство, и чуть дальше обнаружил весьма примечательные вещи: ошмётки кожаного саквояжа, обугленные от температуры, и куски провода с остатками часового механизма. Ну вот и следующая часть пазла, правда, только усложняющая картину. Пока для меня стало ясным одно – Туманов и Макаров как-то связаны с этим происшествием, обычный вагон с документами вот так взрывать никто не станет. И интересный вопрос – а кто станет? Настало время заняться умственным багажом обходчика.

С ним общались тут же, у вагона, привязав к уцелевшей задней колесной оси, весьма кстати подошедшей на роль пыточного столба. Не ожидавший такого пристрастия, обходчик не запираясь вывалил на гора всё, что посчитал интересным нашему вниманию. Взрыв он услышал чуть позже проследовавшего через разъезд эшелона, а затем услышал и грохот самого крушения. После чего, захватив фонарь с запасом керосина, сразу направился в ту сторону. Подойдя к вагону он увидел такую картину: двое в штатском вытаскивали из под обломков ещё двоих – военного и другого штатского, а ещё двое уже лежали чуть поодаль, раненые, солдат и унтер-офицер. Его сразу взяли под локоток и объяснили, что если он хочет дожить до счастливой старости, то должен утверждать всем и каждому, кто спросит: что были тут только вон те двое военных фельдъегерей, и никого другого не было. Никогда. А если проболтается, то пожалеет о том, что родился на свет Божий не только он, а всё его семейство. Тут обходчик сглотнул, и опасливо уточнил, что давно живёт бобылем один, и никого у него нет, и родителей давно схоронил. Ну, это мне было безразлично, и я потребовал выдать дальнейшую фактуру. А она была следующей: двое в штатском подхватили военного и другого штатского, и ушли с ними к реке. Двоих фельдъегерей подоспевшие солдаты скоро отнесли в санитарный эшелон, остановившийся по ту сторону моста через реку. И мешки с почтой тоже. Пригнали мужиков с деревни, и привели в порядок пути. А он тем временем сообщил в Бугульму о происшествии. Вот всё, что он знал.

Врал. После освежающих память манипуляций с ножом, он с ужасом вытаращив глаза на лежащие перед ним собственные пальцы, инициативно дополнил новостями те богатые на события сутки: следующим эшелоном, примерно через шесть часов, на разъезд приехал человек в военном френче, но штатский. Он детально расспросил о происшествии, угрожал всевозможными карами за сокрытие, но ему обходчик рассказал так, как велели – видел двоих военных с почтой и всё. Потом человек уехал в деревню, там расспрашивал местных, разбиравших обломки, и потом уже уехал дальше, а куда – не известно. Я подробно расспросил обходчика о внешности этого человека, и тех двоих, которых достали из вагона помимо фельдъегерей. Когда обходчик опознал в описании Клепинова, я уже не сомневался в том, что те двое – Макаров и Туманов. Их он тоже опознал, кто бы сомневался, но это пока были всего лишь слова, мне не хватало фактуры. С обходчиком пришлось расстаться там же, у вагона, груз таких знаний был для него фатальным.

В деревню зашли днём, по тихому. Лошадей оставили в речной уреме, выбрали дом на окраине и пристрастно опросили одинокого хозяина на предмет посторонних и военных в деревне, и тех, кто принимал участие в ночном разборе завала на железной дороге, три дня назад. Таких было пятеро, один из них удачно оказался соседом допрашиваемого, к нему все вместе и направились. Соседская семейка оказалась бедной, сам, жена да трое детей. Дом старый, но опрятный, от родителей достался, не иначе. Всех, и соседа которого привели с собой, загнали в подпол, весьма кстати оказавшийся в доме, и принялись за обыск. Перевернули всё, ведь не знали, что ищем, пока совсем случайно я не зацепился взглядом за белый носовой платочек, отороченный по краям