старых ориентировок на Туманова и чёрную восковую свечу, которой я снабдил в своё время Поручика для экстренной связи. И которой он не воспользовался.

Поразмышляв, я пришёл к выводу, что Туманов всё же был в руках Макарова, и вероятнее всего именно в этом кабинете. И каким-то чудом сумел вырваться из цепких лап Поручика, причём настолько внезапно и быстро, что просто не оставил тому никаких шансов, и времени на связь со мной (хотя, тому и было нужно всего-навсего зажечь свечу). А может и не спешил Поручик информировать меня о своём успехе, решил сначала получить побольше информации от своей добычи, да не рассчитал её опасности. Как бы там ни было, но вот эту свечу Поручик добровольно тут оставить не мог, значит обстановку не контролировал. А было их тут двое, стало быть командовал парадом уже сам Туманов, и Поручика использовал в качестве живого щита или прикрытия. Ну, и куда он мог двинуться из комендатуры в городе, нашпигованном войсками? На железнодорожную станцию, куда же ещё, именно там ему легче всего было затеряться и выбраться из города.

На станции я первым делом наведался в телеграфную, и под дулом нагана заставил предъявить телеграфиста все рабочие журналы. Проверил записи в журнале исходящих сообщений за последние трое суток, и очень быстро обнаружил то, что искал: короткую телефонограмму в Оренбург, по служебному удостоверению Макарова – «Бугульма тчк Сергеев тчк». Ну вот, пазл начал складываться. Телеграфист, решив проявить инициативу, доверительно сообщил, что не далее как два часа назад с Оренбурга пришло требование обеспечить связь по телеграфу с этим самым Сергеевым. Само собой, никакого Сергеева тут уже не было, о чём телеграфист и отстучал Оренбургу. Эти телеграфные сообщения он в журналы заносить не стал, ибо посчитал, что отчитываться теперь уже не перед кем, да и сообщения никакой ценной информации не содержали. Ну, это он зря. В частности, вот эта информация была ценна тем, что её носитель подлежал немедленному физическому уничтожению. Что и было исполнено моими застоявшимися без живого дела бойцами, быстро и качественно: вывели телеграфиста на запасные пути и с удовольствием шлёпнули. А журнал я забрал.

Дальнейшие расспросы я проводил уже в кабинете начальника станции. Самого начальника и след простыл, эвакуировался вслед за каппелевцами, а в кабинете передо мной держал ответ его бывший заместитель, дистанционный инженер путеец, знающий не меньше. Дрожал он правда, как лист осиновый, кося глазом на лежавшее за окном тело телеграфиста. Мне, собственно говоря, многого было и не нужно, всё, что меня интересовало – не было ли каких происшествий на дистанции за последние трое суток? Оказалось, были происшествия, и очень даже про наш интерес.

Первое было третьего дня, при отправлении санитарного эшелона на Уфу (по времени получилось несколько позже отправленной телефонограммы в Оренбург, если верить записи в журнале). Караул на путях заметил неизвестного, который в тёмное время, уже вечером, отирался около прицепленного к эшелону почтового вагона, бывшей фельдъегерской почтовой службы. Во время отправки эшелона караульный окликнул неизвестного, на что тот выстрелил из нагана в направлении часового, и скрылся в темноте. Известно об этом инженеру стало по случаю дальнейшего происшествия, которое произошло с этим же вагоном, этого же эшелона спустя примерно три часа: именно этот вагон сошел с рельсов в районе разъезда у Ново-Байлярово, причём случилось это в результате взрыва, который повредил переднюю ось вагона. Поскольку вагон был последним в эшелоне, то никакого вреда остальному подвижному составу причинено не было, эшелон подобрал раненых фельдъегерей и проследовал дальше по маршруту. О происшествии на станцию доложил путевой обходчик с разъезда, помощь в разборе и ремонте путей оказывали местные жители и пассажиры подоспевшего следом пассажирского эшелона. Никаких расследований по военному времени не производили, а вагон решили списать с подвижного состава, он так и лежит себе под откосом разъезда. Информация была интересной, но не полной, поэтому инженера оставил пока жить, настоятельно рекомендовав ему вспоминать все события того дня, даже незначительные, позже поговорим. Сам же не мешкая выдвинулся с бойцами в направлении этого Ново-Байлярова, размышляя по дороге над полученной информацией. Выходила такая картина: Макаров стараниями своей службы принял Туманова, но удержать не смог. Туманов сбежал, захватив с собой Макарова в качестве заложника. Используя удостоверение Макарова, Туманов отправляет с телеграфа станции сообщение в Оренбург, затем следы обоих теряются на железнодорожной станции, но по времени с этим подозрительно совпадают происшествия со стрельбой и взрывом вагона, в котором они оба могли находиться. Следовало всё проверить. Единственным доступным способом сделать это, было тщательное обследование вагона и осмотр места происшествия.

К месту выдвинулись верхами, по Акбашевскому тракту, на Апсалямова. Доверять себя нестабильному железнодорожному движению я не решился, не хватало еще застрять на каком-нибудь разъезде в тылу у белых. К вечеру были уже в районе Акбаша, переночевали на окраине деревни Крым-Сарай, потеснив негостеприимных хозяев на сеновал, а рано утром уже рысили в сторону Апсалямова. Приданые мне опричники довольно жмурились всё утро. Оказалось, вспоминали бурное веселье на сеновале, куда наведывались поочередно всю ночь напролет. Хозяин дома, где мы остановились, был на неизвестно каких фронтах, хозяйство вел его старый отец, руливший парой внуков и еще ладной солдатской жинкой, смотревшей зверем на нас. Вот хлопцы и решили сменить её гнев на милость, насильно разумеется. Старика и детей закрыли в сарайке, а сами всю ночь напролет женились. Это вместо того, чтобы бдительно охранять мой сон? Надо будет заняться их дисциплиной.

Быстро добраться до Ново-Байлярова опять не вышло, перед Микулиным, где тракт проскакивал через мелколесье, наткнулись на разграбленный этой ночью обоз. Четыре подводы беженцев, решивших унести ноги вслед отступающим белым, были тщательно выпотрошены местными ушкуйниками. На обочине валялись вспоротые перины и подушки, ветерок разгонял по округе гусиный пух и шевелил развешанные на кустах лоскуты разорванного зачем-то белья. Поломанные сундуки, битая посуда, лужи крови и следы волочения. Телеги стояли без лошадей, которых выпрягли, а на подводы с перерубленными оглоблями, видимо, никто не позарился. В кустах, чуть поодаль от дороги, виднелась бесформенная куча жухлой листвы, над которой задумчиво расположилась на ветках пара жирных, иссиня-черных воронов. Недовольно каркнув при нашем приближении, они взлетели, посвистывая крыльями на взмахах, и сделав полукруг улетели. Под листвой оказались раздетые догола тела упокоеных беженцев: четверо бородатых мужиков, три бабы и пятеро ребятишек разного пола. Мужики все были с рублеными ранами, обезображенными лицами, окровавленные и страшные. Ребятёнкам досталось меньше, видимо просто ударили по головам дубиной,