Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот оно снова зависит от Саши: если я сдамся их отмороженной троице, предам Егора, вся оставшаяся жизнь будет полна сожалений и страхов, а если разделю с любимым проблемы, лучшее все же возможно. Мне нужно остаться человеком и не превратиться в подобие бабушки и мамы!
Я намерена просить Сашу не трогать Егора.
Надежда на то, что он прислушается ко мне, призрачно мала, но это все же больше, чем ничего.
– Пойдем ко мне? – предлагает Саша. – Мать дома. Она давно тебя в гости зовет.
Я вздрагиваю и качаю головой:
– Нет. Давай лучше прогуляемся, сегодня тепло!
– Давай… – Он пожимает плечами и уверенно шагает вперед.
Мы бесцельно мотаемся по пустым, до боли знакомым дворам Микрорайона – каждый закоулок, тайком от бабушки, мы вместе излазили в детстве, и воспоминания делают Сашу сентиментальным. Улыбаясь широко и светло, он вспоминает приколы из прошлого и заразительно смеется. Вот в такого Короля влюбляются девочки, но чудовище, отшвырнувшее меня на лестнице, прячется где-то в глубине его безмятежных синих глаз.
– Да, весело было. Особенно когда ты меня от собак на пустыре отбил! – Я стараюсь поддержать беседу, но руки дрожат.
– Ни одна собака к тебе до сих пор не суется – знает, с кем будет иметь дело! – Он многозначительно оглядывает меня, напоминая, почему все еще теряет со мной время.
– Это тебя уже давно не касается! – отрезаю я.
Саша замедляется и прищуривается:
– Да ладно?
Задыхаясь под его пристальным волчьим взглядом, я пячусь назад; неосторожные, глупые, опасные, но честные слова срываются с губ облачками пара:
– Саш, ты – мой друг. Лучший друг, с самого детства. Ты мне как брат… – Я опускаю голову и рассматриваю ребристые следы, оставленные резиновыми подошвами в сочащемся водой ледке. – Одно время ты мне реально нравился – я даже похудела ради тебя на десять килограммов и чуть не заработала истощение, а ты даже не заметил…
Саша ждет продолжения, и я тихо пищу:
– Но сейчас все прошло. Я подумала и хочу дать тебе ответ. В общем… я не могу. Не могу с тобой быть. Это мое окончательное решение. Прости!
Смело смотрю в его лицо – по нему скользит тень, но миг спустя Саша лишь лучезарно улыбается:
– И ты меня прости, Сонь. Я выпил тогда. Сама знаешь, стоит употребить, и тормоза слетают. Ну, ты мне нравишься, конечно… Как человек. Не больше.
От облегчения еле держусь на ногах, отворачиваюсь и снова трогаюсь с места, мой друг плетется рядом.
– Саш… отстаньте от Лебедева, – прошу я, осмелев. – Дайте ему доучиться, и он свалит отсюда. Все. Все эти сплетни – фигня редкостная. Не приставал он ко мне никогда…
– А че ты за него впрягаешься? – интересуется Саша между делом, стягивает зубами перчатку и, расстегнув куртку, запускает руку во внутренний карман. Он извлекает из него плоскую фляжку, скручивает пробку и демонстративно вливает в себя коричневое пойло с тошнотворным запахом.
– Ну… рано или поздно из-за него тебя исключат… – мямлю, застывая, как кролик перед удавом. – Серьезно, Саш, хватит уже. Пожалуйста. Не могу видеть, как вы истязаете человека ни за что. Кстати, с убийством моей тетки вышла мутная история, его отец никого не убивал…
– Это Урод тебе плакался, да? Прямо на лестнице? – странно ухмыляется Королев, и паника сквозняком холодит грудную клетку. – Каждый раз, когда ты туда бегала?
Я немею от испуга.
Вокруг ни души, лишь на столбе громко каркает серая ворона, ветер, скорбно завывая, раздирает по швам тонкий металлический забор. Справа, в нескольких метрах, зияет дыра – прямой ход к пустырю, впереди, слишком далеко – последняя пятиэтажка и поле. Я слышу возню и шаги и резко оглядываюсь: за моей спиной смыкаются широкие плечи Сени и Тимура, Саша вырастает с другой стороны и перекрывает путь к спасению.
– Прогуляемся до пустыря, Сонь? Там ведь Урод еще много чего тебе «рассказывал»? – тем же безмятежным тоном предлагает он и швыряет меня к дыре в заборе.
* * *
Мелкий дождь летит в лицо, сырость клочьями туч забивается в легкие, населяя их заразой и кашлем.
Разум переключился в режим наблюдения – я смотрю кино, в котором Соню Наумову тащат на пустырь. Ее каблуки загребают вылезшие из-под снега бурые листья и жирную грязь, взгляд цепляется за ржавые бочки, сухой репейник, голые серые кроны и яркие пластмассовые цветы, колени после чудовищного толчка впечатываются в лед, и ноющая боль пронзает ноги.
Соня поднимает голову: три перекошенных лица склоняются над ней. Именно так в триллерах выглядят поехавшие маньяки-убийцы, которым все равно, кого и за что убивать.
– Подстилка Урода! – цедит мой лучший друг Саша, и его приспешники ржут. – Говоришь, Уроду нужно доучиться? Не-а, ни фига у него не выйдет. Его посадят.
В желе, которым стал мой мозг, медленно шевелятся мысли, и глупая Соня отважно возражает:
– За что? За то, что он Лебедев? – Я удивляюсь удачной, но горькой шутке, слетевшей с ее губ.
– Поверь мне, его упекут далеко и надолго! – глумится Саша. – Просто поверь мне, Сонь! Угадай, почему?
Думаю, но ничего не могу придумать – от ужаса свело тело, заклинило разум и чувства. Хлопаю глазами, полными злых слез, и молчу, не веря происходящему.
Саша наклоняется и дергает вниз молнию на моем пуховике, расстегивает пиджак и с треском разрывает блузку.
Он пугает меня…
И только. Ничего он не сделает, иначе видимость благополучного мальчика сойдет на нет. Ведь завтра мы встретимся в школе, его мама позвонит моей бабушке, мы еще не раз придем в гости на чай…
Его взгляд падает на рисунок в языках пламени, и глаза стекленеют.
– Вот мразь! – выдавливает он сквозь сведенные челюсти, замахивается и бьет ладонью по лицу. Моя щека немеет, в черепе разносится треск и дребезжание пружин, к горлу подступает тошнота.
Саша резко выпрямляется и обращается к Тимуру:
– Хочешь ее?
– Ты че, она же с Уродом была. Кто его знает, че у него там за болезни… – пятится тот назад, Сеня тоже разводит руками:
– Слушай, Санек, ну его на фиг… – Он переглядывается с Тимуром. – Предки узнают… Мы, короче, пойдем.
– Валите, – кивает Королев, и те скрываются в бурьяне.
Странно, но только теперь мне становится по-настоящему страшно.
Саша сбрасывает с плеча рюкзак и достает из внешнего отдела ножницы – те самые, которыми в классе так дружно вырезались снежинки…
Он не посмеет.
Я пробую кричать, но одна каменная ладонь зажимает мне рот и нос, а вторая сдергивает с головы шапку. Я слышу, как скрипят лезвия ножниц, вижу, как на клетчатую грязную юбку падают темные пряди, чувствую резкую боль и жжение на затылке, на виске, на темени и снова на виске…