Ветер тянул с востока, и я повернулся к нему:

– К Ветру припадаю,

Силой Ветра заклинаю…

Ух, как он дунул! Аж слезу выбил из глаз. Быстрые облака мчались по небу. На востоке, там, где в своих могилах дожидалась заката отборная тысяча Потрясателя Вселенной, неподвижно висела над тайгой черная туча. Наверное, тетя Света нашла бы этому какое-нибудь физическое объяснение: атмосферный фронт, скорость ветра… Но я верил своим глазам: белые облака неслись, а черная туча стояла, как на якоре. Страшно было подумать, что сейчас творится под нею.

– … Нож стальной,

Мудрость открой

Тайной волшбы,

Травной ворожбы!

– закончил я заклинание Ветром и повернулся на юг. Огонь лизнул мои руки. Я опустил клинок в трепещущий голубоватый язык пламени.

– К Огню припадаю,

Силой Огня заклинаю:

Нож стальной,

Мудрость открой

Тайной волшбы,

Травной ворожбы!

Пламя опало, я сбежал к реке и, повернувшись к закатному солнцу, опустил клинок в воду. Зашипела горячая сталь, зафыркала кипятком.

– К Воде припадаю,

Силой Воды заклинаю…

Кажется, я все сделал, как надо. Завернул нож в тряпицу, хотел сунуть за пазуху, но дядя Тимоша дал мне самодельные ножны из двух березовых колодочек, стянутых проволокой.

Вешая нож на пояс, я подумал, что все-таки он еще игрушка, хотя и заклят по всем правилам. Что толку иметь проводник энергии, когда не видишь, куда его включать? Нужно ведьмачье зрение, нужна Сила. Только она и делает ученика настоящим ведьмаком, который «возбраняет ходить мертвецам, разгоняет тучи». Но Силе не научишься, она передается по наследству. Чтобы ученик стал ведьмаком, учитель должен умереть.

– Успеешь еще, – буркнул ведьмак.

Чувствуя, что краснею, я залопотал, что да, думал, но не в том смысле…

– Не оправдывайся – не люблю. Это нормальное дело: всё живое когда-нибудь умирает. Плохо, когда нет ученика и некого оставить за себя.

Мы залили костер и помчались к археологам.

Что-то блестело в кустах на таежной опушке, время от времени слепя глаза солнечным зайчиком. Потом блестящее исчезло. На опушке пасли коз, и трава была истоптана. Проезжая по ней, я не заметил ни стекла, ни какой-нибудь брошенной жестянки… Что же получается – за нами следят? И ведь не просто любопытный пастушок прятался в кустах. У пастушков биноклев нету, сказал бы Жека.

Я хотел предупредить дядю Тимошу, как вдруг…

Бамм! – коляска мотоцикла налетела на кротовину, и меня подбросило.

Дынь-дзень – заметался-задребезжал котелок в багажнике.

– Уй-аа! – а это я прикусил язык.

Ведьмак покосился на меня сверху вниз и виновато пожал плечами. Ага, он тоже смотрел больше в кусты, чем под колеса, вот и не заметил кротовину… Я сплюнул соленую от крови слюну и промолчал.

Перед тем как мотоцикл нырнул в тайгу и вершины кедров скрыли от нас горизонт, я посмотрел на тучу. Она разбухла, как мешок, и еще больше почернела. В лагере археологов сейчас была настоящая ночь. Я надеялся, что они уже достаточно напуганы и отпрашиваются у Тон-Тона кто в кино, кто на танцы. Скорее всего, Тон-Тон останется стеречь золотую чашу и саблю. Или поедет в город, чтобы от греха подальше сдать их на хранение в полицию?

У станции дядя Тимоша заглушил двигатель и прислушался. Птицы молчали, и ветер не ворошил придорожные кусты. Закатное солнце подкрашивало верхушки кедров малиновой, розовой и фиолетовой водичкой. Но за переездом красота тонула, как в чернилах. Туча занимала весь горизонт.

Был момент, когда мне послышался невдалеке звук моторчика. Но мы, судя по всему, ждали грузовик археологов, а звук был слабенький, трещащий – мопед, наверное. Он быстро смолк, и я о нем забыл.

Треснула ветка в тайге за железной дорогой. Рыжая белка, задрав хвост, перескочила через рельсы и взвилась на кедр. За ней перебежала вторая, и вдруг зверье хлынуло потоком, как будто в тайге разом открыли тысячи клеток. Лисы, барсуки, какое-то меховое чучело, похожее на медвежонка с длинной шерстью – росомаха, наверное. Зверье лезло, прыгало, скакало, ползло через рельсы. Мимо нас, задев боком дяди-Тимошин сапог, протрусил волк. Может быть, старый знакомый? Большеголовые волчата бежали за ним, а замыкала выводок волчица. Эта сильнее боялась людей и обошла нас далеко.

Археологи бежали чуть позже бурундуков и раньше лягушек. Их вездеход с намалеванным пиратским черепом затормозил рядом с нами.

– Удираем! – высунулся из кабины, как всегда, довольный жизнью Тон-Тон. – Ох, сейчас и жахнет! Как считаете, Тимофей Захарович, надолго? – Он думал, что черная туча несет грозу.

– До утра я бы на вашем месте не возвращался, – ответил ведьмак.

– Боюсь, раскоп зальет, – пожаловался Тон-Тон. – А что поделаешь, стихия! Накрыли, что могли, пленкой, палатками… А вы-то куда?

– У меня капканы тут недалеко, хочу снять.

Тон-Тон с неодобрительным видом покачал головой. Летом запрещено охотиться, да и нет особого смысла, потому что шкуры у большинства зверей плохие. А охота с капканами так вообще грязное дело. Зойка рассказывала, что попавшихся зверей добивают ружейными прикладами или дубинками.

Взгляд Тон-Тона остановился на мне. Без всяких ведьмачьих способностей я понял, что сейчас он скажет: «А ну-ка, поехали к тете!»

Ведьмак забегал пальцами по рулю, и строгие глаза Тон-Тона замутились.

– А чашу и шаблю я ш шобой вжял, – прошепелявил он деревянным языком.

– Очень хорошо! – обрадовался дядя Тимоша.

Расстались с улыбками. У Тон-Тона был очумелый вид. Однажды я на себе испытал это состояние: знаешь, что забыл, а что именно, не можешь вспомнить.

Громыхая бортами, вездеход укатил в город. В кузове пели: «А в Сенегале, братцы, в Сенегале я не такие видел чудеса». Там было весело.

– Вот видишь, враг наш без оружия. И без ноги, – добавил ведьмак, хитро подмигнув.

Я вспомнил кость, которую он вытащил из могилы, доказывая Тон-Тону, что командир Чингисхановой тысячи был молодым.

– Утащили?!

– И сжег в печи, и пепел развеял.

– Осталось еще двести сабель и четыреста одна нога, – буркнул я.

По переезду сплошной бурлящей лавой скакали лягушки. Если бы сейчас проехал поезд, он бы забуксовал на них, как на пролитом масле.

– На то я и ведьмак, – не сразу ответил дядя Тимоша. – Ты что же думаешь, сила даром дается? Запомни, Алеша: ни один талант не дается даром, его отрабатывать надо.

– Перед кем? – спросил я, сильно огорчив ведьмака.

– Да ни перед кем! Вот ты сейчас боишься, а идешь со мной – перед кем? Думаешь, иначе я твоего брата не вылечу?