Просыпаюсь на полпути до Бостона, моя голова на его плече.

– Прости, – быстро сажусь ровно.

Он улыбается мне.

– Выглядишь, будто только что отыграла трехнедельный тур. В Азии.

Тру глаза.

– Я слишком устала даже для того, чтобы переживать из-за поездки.

Завтра мы летим в Канзас.

– Отлично. Потому что тебе нечего бояться. Это я в немилости.

– До сих пор?

– Скоро узнаем.

– Она не может злиться вечно.

– Элис? Еще как может. Она негодовала двадцать лет из-за того, что я не стал хирургом, как отец.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

– Правда? Какая ей разница?

Он откидывает голову назад и закрывает глаза.

– Не знаю. Растраченный потенциал. Бла-бла-бла.

Какая удивительная мысль. Никогда не думала, что Фредерик мог бы быть кем-то другим, а не музыкантом. Его выбор кажется очевидным. Даже предначертанным судьбой.

За окном автомобиля небо потемнело. Лампочка для чтения Фредерика отражается в стекле. У меня чувство, будто я плыву по ночи с ним, словно нас всего двое в мире.

* * *

В аэропорту Канзаса мы садимся в другой автомобиль. Мой отец показывает ему дорогу от трассы к жилому району.

– Вон тот дом, с елкой в окне.

Мы останавливаемся у большого старого дома с мансардной двускатной крышей, точно у старомодного сарая. Тонкий слой снега хрустит под ногами, когда я выбираюсь из машины.

– Ты здесь вырос? – спрашиваю я. Еще один кусочек пазла.

– Согласно Элис, я так и не вырос, – отвечает он.

Входная дверь распахивается, и мне хочется отпрыгнуть, как испуганному коту.

Первый, кого я вижу, – мой дедушка, который очень похож на Фредерика. Он улыбается – уголки его губ изгибаются точно так же, как у моего отца. А когда я захожу, его улыбка становится шире.

– Рейчел, – говорит Фредерик за моей спиной, – познакомься с доктором Ричардсом.

Пожилой мужчина вежливо кланяется.

– К вашим услугам, – говорит он. Он очарователен, и я рада, что он не подбегает, чтобы меня обнять. Гораздо легче, когда люди дают свободное пространство.

А Элис спешит вниз по лестнице.

– Она здесь! – щебечет она, у нее блестят глаза. – Всю неделю не могла дождаться. Друзья хотели дать мне успокоительного, поверите или нет.

Фредерик усмехается.

– Надо было мне купить тебе, – говорит он. – С ленточкой на пузырьке.

Элис его игнорирует.

– Я покажу тебе комнату, дорогая, – говорит она мне.

Мне отвели гостевую комнату. Фредерик дальше по коридору в своей старой детской. Так как спальня бабушки с дедушкой на первом этаже, второй весь в нашем распоряжении.

Оставив в комнате чемодан, я останавливаюсь у двери отца. Он сидит на кровати, снимая ботинки.

– Постер AC/DC на твоей стене? Серьезно?

– Хорошая группа, – замечает он. Еще есть постеры U2, The Who и The Stones. – Концерт AC/DC – первый, на котором я был. А какой твой?

У меня внутри все сжимается, и я сажусь рядом с ним на кровать. Он даже не представляет, какой трудный вопрос задал. Ни за что не расскажу ему о своем первом концерте.

Он неправильно понимает мое молчание.

– Ты никогда не была на концерте? – театрально вонзает нож себе в сердце. – Какой ужас. Я жил ради этого, когда был в твоем возрасте. До сих пор живу. Если я могу пойти послушать чью-то игру – посмотреть на парнишку, едва разобравшегося, как играть на банджо, или на виртуозного барабанщика – это именно то, что держит меня на плаву. Даже если все остальное летит к чертям, я слышу живую музыку и могу двигаться дальше.

* * *

После приготовленной Элис домашней лазаньи на ужин она выгоняет нас всех в гостиную, где стоит двухметровая рождественская ель, украшенная крошечными белыми огоньками.

– Рейчел, оцени, – посмеивается Фредерик, когда Элис приносит десерт. – Обычно мне не разрешают есть в гостиной.

– Фредерик, каждый раз, когда ты приезжаешь в Канзас, я пою тебя здесь чаем.

– Стоп, – говорит он. – Я здесь. И к черту чай, я хочу огромный кусок этого пирога.

– Выглядит очень аппетитно, – соглашаюсь я, садясь рядом с Фредериком.

– Спасибо! – На лице Элис появляется улыбка. – Это именно то, о чем я мечтала на Рождество. Все мы здесь вместе. – Протягивает мне кусок пирога. – А теперь посмотри. – Она подходит к полке на камине, открывает подарочный пакет и достает стопку красных бархатных рождественских чулок. На каждом есть имя. Минутой позже они висят в ряд: «Фрэнк», затем «Элис», «Фредерик» и «Рейчел».

Мой немного ярче остальных, выцветших за много лет.

– Ого, – говорю я. – Спасибо. – У меня горят щеки. Элис не даст мне проигнорировать Рождество, как я отмахнулась от Дня благодарения.

Лучше бы мы с Фредериком ели еду навынос в Лос-Анджелесе прямо сейчас, без елки и чулок. Где-то в коробках, которые я оставила на хранение, в вещах из дома в Орландо лежит другой чулок с моим именем. И еще один, на котором написано «Дженни».

Ее нет здесь, чтобы приготовить мне какао в рождественский вечер или припрятать блеск для губ в мой чулок.

Ее нет совсем и больше не будет.

Ненавижу теперь Рождество. Но Элис так старается, что я попытаюсь притвориться.

– Я достала кое-какие вещи, чтобы показать тебе, – продолжает Элис, таща деревянный сундук по ковру. – Полагаю, ты никогда не видела детских фотографий Фредерика.

Мой отец закатывает глаза.

– Подходящее время для виски, пап?

– Самое что ни на есть. – Дедушка Фрэнк ставит пустую тарелку из-под пирога на стол и идет к блестящему графину.

Я сажусь у сундука, который Элис открывает.

– Посмотрим… – Она протягивает мне альбом. – Начни с этого. Рождественский.

Раскрываю его и понимаю, что Элис увлекалась скрапбукингом еще до того, как это стало модно. Там есть маленькие кусочки оберточной бумаги и программы церковных служб. «Рождество, 1980 год», – написано на первой странице. Фотография двухлетнего Фредерика, сжимающего завернутый подарок и глядящего в камеру.

– О, какой ты был пухленький.

– Он был коренастым малышом до подросткового возраста, – говорит Фрэнк, передавая стакан темно-коричневой жидкости Фредерику. – Потом вырос на тридцать сантиметров, и девчонки начали кружить вокруг, как мотыльки.

Фредерик делает глоток виски и разворачивает газету отца. Я перелистываю страницы альбома, разглядывая, как Фредерик превращался из ребенка в школьника. Его улыбку можно узнать даже на фотографиях из детского сада. Первое его фото с гитарой относится к 1989 году.