Дознание завершилось двойственным вердиктом. Подвал Смита в Times за 16 октября читается как некролог: «В понедельник закончилось дознание по делу о смерти журналиста Рубена Салазара. Шестнадцатидневное дознание, самое длительное и дорогостоящее в истории округа, завершилось вердиктом, вызвавшим недоумение у многих, удовлетворившим единицы и почти ничего не значившим. Мнения присяжных разделились: один вердикт гласил „смерть от рук другого лица“ (четыре присяжных заседателя), другой – „смерть от несчастного случая“ (три заседателя). Тем самым само дознание представляется пустой тратой времени».

Неделю спустя окружной прокурор Ивелл Янджер, ярый сторонник Закона и Порядка, объявил, что изучил дело и решил, что «нет оснований для каких-либо уголовных обвинений», невзирая на тот тревожный факт, что двое из трех судей, проголосовавших за смерть «от несчастного случая», теперь говорили, что совершили ошибку.

Но к тому времени всем уже было наплевать. Община чиканос утратила веру в дознание эдак ко второму дню, а остальные показания лишь разожгли ее гнев на то, что большинство считало злостным очковтирательством. Когда окружной прокурор сообщил, что никаких обвинений Уилсону предъявлено не будет, представители умеренных чиканос потребовали федерального расследования. Радикалы призывали к восстанию. Полиция отмалчивалась.

* * *

Но один ключевой вопрос дознание разрешило окончательно и бесповоротно. Рубен Салазар никак не мог стать жертвой замысла высокопоставленных полицейских чиновников с целью избавиться от неудобного журналиста, подстроив «смерть от несчастного случая». Невероятная история о дури и опасной некомпетентности на всех уровнях правоохранительной системы была, вероятно, самым ценным плодом этого дознания. Никто из слышавших показания не мог поверить, что департамент шерифа округа Лос-Анджелес способен провернуть столь тонкую работу, как намеренно убить журналиста. Их поведение в деле Салазара – со дня смерти журналиста и до самого окончания дознания – заставляло всерьез усомниться, а стоит ли вообще выпускать полицейских на улицы. Никто в наше время не отправит идиота, неспособного попасть в потолок двадцати футов шириной, на чистенькое убийство первой степени.

Но предумышленность нужна только для обвинения в убийстве первой степени. Убийство Салазара было второй степени. С точки зрения статьи 187-й уголовного кодекса Калифорнии и политического контекста Восточного Лос-Анджелеса в 1970 году Рубен Салазар был убит «противозаконно» и «со злым умыслом». Формулировки довольно расплывчатые, и, без сомнения, в нашей стране найдутся суды, где с полным успехом будут утверждать, что коп имел «законное» право стрелять в упор из гранатомета по толпе невинных людей на основании неподтвержденного подозрения, мол, кто-то из них вооружен. Или доказывать, что подобное безумное и смертоносное нападение возможно совершить «без злого умысла».

Возможно, и так. Возможно, юридически смерть Рубена Салазара удастся списать на «несчастный случай с полицией» или на «небрежение властей». Большинство судов, где преобладают белые присяжные и судьи из среднего класса, вероятно, примут эту идею. В конце концов, зачем бравому молодому полицейскому намеренно убивать невинного прохожего? Даже Рубен Салазар за десять секунд до смерти не поверил бы, что ему вот-вот безо всякой на то причины снесет голову полицейский. Когда Густаво Гарсия предупредил его, что копы собираются стрелять, Салазар ответил: «Это невозможно, мы же ничего такого не делаем». А после встал и получил гранатой в висок.

Пагубная реальность смерти Рубена Салазара – в том, что журналист был убит рассерженными копами безо всякой на то причины и что департамент шерифа Лос-Анджелеса был готов и все еще готов отстаивать правомерность и оправданность убийства. Там твердят, мол, Салазар был убит потому, что оказался в баре, где, по мнению полиции, был «вооруженный мужчина». Они твердят, что, предупредив через громкоговоритель, дали ему шанс, а когда он не вышел с поднятыми руками, у них не осталось выбора, кроме как выстрелить из гранатомета по кафе, и его голова оказалась на траектории гранаты со слезоточивым газом. Да и что он там вообще делал? Рассиживался в шумном чиканском баре посреди коммунистического мятежа?

Иными словами, копы утверждают, что Салазар получил по заслугам – за многое, но в основном за то, что оказался у них на пути, когда им надо было выполнять свой долг. Его смерть прискорбна, но если бы пришлось повторить все заново, они ничегошеньки не изменили бы.

Именно это старалась донести полиция. Это местная вариация стандартной песни Митчелла-Эгню: не балуй, парень, а если хочешь водить компанию с баловниками, не удивляйся, когда предъявят счет, который просвистит через занавеску на двери полутемного барчика солнечным днем, когда копы решат отделать кого-то для острастки.

* * *

Накануне отъезда я заглянул с Гильермо Рестрепо на квартиру к Акосте. Я уже бывал там раньше, но атмосфера была исключительно гнетущей. Когда собираешь материал для статьи, всегда кто-нибудь из низов начинает вдруг нервничать из-за чужака. В кухне я смотрел, как Фрэнк сворачивает тако, и спрашивал себя, когда он начнет размахивать у меня перед носом кухонным ножом и орать про тот случай, когда я полил его слезогонкой у себя на веранде в Колорадо. (Это было шестью месяцами ранее, под конец очень долгой ночи: мы употребили изрядное количество вытяжки из кактуса, и когда он начал размахивать мачете, я решил, что единственным ответом станет слезоточивый газ… минут на сорок он превратился в желе, а придя в себя, сказал: «Если когда-нибудь увижу тебя в Восточном Лос-Анджелесе, ты пожалеешь, что вообще услышал слово „слезогонка“, потому что я вырежу его по всему твоему гребаному телу».)

Поэтому, пока я смотрел, как в Восточном Лос-Анджелесе Фрэнк рубит мясо, мне было немного не по себе. Про слезогонку он пока не упоминал, но я знал, что рано или поздно мы до нее дойдем… и уверен, дошли бы, если бы какой-то придурок не заорал вдруг в гостиной: «Что, черт побери, тут делает эта проклятая свинья-gabacho? Мы что с ума сошли, что позволяем ему слушать всю эту хрень? Господи, он достаточно наслушался, чтобы лет на пять нас всех засадить!»

На гораздо дольше, подумал я. В тот момент я перестал нервничать из-за Фрэнка. В гостиной – между мной и дверью квартиры – назревала огненная буря, поэтому я решил, что пора удалиться за угол и встретиться с Рестрепо в «Кариоке». Фрэнк мне на прощанье широко улыбнулся.

«Во вторник мужчина, который, по словам полиции, нападал на пожилых женщин, был обвинен в одном убийстве и двенадцати грабежах. Фрейзер ДеВайн Браун, сорока четырех лет, шести футов двух дюймов росту, весом двести тридцать футов, бывший помощник шерифа округа Лос-Анджелес, был осужден в том самом зале суда, где когда-то исполнял обязанности судебного пристава. Полиция давно охотилась за мужчиной, который втирался в доверие к престарелым женщинам на автобусных остановках, а позднее нападал на них и грабил. Среди улик против Брауна – предметы, отобранные у жертв под дулом пистолета и найденные в его доме».

Los Angeles Times, 31.03.71

Через несколько часов мы вернулись. Гильермо хотел поговорить с Оскаром о том, как нажать на руководство KMEX-TV, чтобы его (Рестрепо) не снимали с эфира.