Таков был тон нашего разговора той ночью, когда мы с Гильермо пошли к Оскару выпить пива и поговорить о политике. У него было неестественно тихо. Никакой музыки, никакой травы, никаких ругающихся «батос локос» на матрасах в передней. Впервые его дом не походил на место сбора десанта перед дикой высадкой или готовой вспыхнуть в любой момент дракой.

Но тогда царила мертвая тишина. Прервали ее только удары в дверь и крики:

– Эй, чел, открывай. Я привел с собой братьев! Поспешив к двери, Руди выглянул в глазок, потом отступил на шаг и решительно затряс головой.

– Какие-то типы из многоквартирников, – сказал он Оскару. – Я их знаю, но они основательно набрались.

– Черт бы их всех побрал, – пробормотал Акоста. – Только этого мне сегодня не хватало. Избавься от них. Скажи, мне завтра надо быть в суде. Господи! Мне надо поспать!

Руди и Фрэнк вышли разбираться с братьями. Оскар с Гильермо вернулись к политике, а я слушал, чувствуя, что по всем фронтам дело катится в тартарары. Все до последней мелочи было не так. Суд еще не вынес вердикт по делу Корки, но Акоста не проявлял оптимизма. Еще он ожидал решения по прошению об отводе большого жюри по делу «Билтморской шестерки».

– Его мы тоже скорее всего проиграем, – сказал он. – Гады думают, что теперь мы побежим. Они думают, мы деморализованы, поэтому начнут на нас давить. – Он пожал плечами. -И, возможно, они правы. Черт. Я устал с ними спорить. Сколько еще, на их взгляд, я должен являться в их гребаный суд и умолять о справедливости? Я устал от этого дерьма. Мы все устали. – Медленно покачав головой, он сорвал крышку с «Будвайзера», которое Руди принес с кухни. – Юридическая хрень не проканывает, – продолжал он. – Если законным путем, мы уже проиграли. Знаешь, сегодня во время дневного перерыва мне пришлось умасливать свору «батос локос», мол, не надо бить окружного прокурора. Господи боже! Одна такая выходка, и мне хана. Меня послали бы в долбаную кутузку за то, что нанял громил напасть на обвинителя! – Он снова покачал головой. – Откровенно говоря, ситуация вышла из-под контроля. Один бог ведает, к чему все идет, но знаю, дело будет серьезное. Думаю, настоящие неприятности еще впереди.

* * *

Не было нужды спрашивать, какие «неприятности» он имеет в виду. Баррио и так терзали спорадические взрывы, перестрелки и мелкие драки всех мастей. Но копы в этих инцидентах не видят ничего «политического». Перед отъездом я позвонил в офис шерифа Восточного Лос-Анджелеса, где меня соединили с каким-то лейтенантом. Он постарался заверить меня, что баррио полностью замирено.

– Вам следует помнить, – сказал он, – что уровень преступности в этом районе всегда был высоким. У нас большие проблемы с подростковыми бандами, и они лишь ухудшаются. Теперь подростки расхаживают с пистолетами и винтовками двадцать второго калибра, ища драки друг с другом. Думаю, можно считать их чем-то сродни «Блэкстоунским рейнджерам» в Чикаго, только наши банды моложе.

– Но у них нет политических целей, как у черных банд в Чикаго?

– Вы что, шутите? – переспросил он. – Единственной политической акцией «Блэкстоунских рейнджеров» были попытки выманить федеральные гранты на большую сумму.

Я спросил, как насчет историй, какие мне рассказывали про бомбежки и так далее. Но от них он поспешил отмахнуться как от слухов. Потом в следующие полчаса пустого трепа о том, что случилось за последние несколько недель, он упомянул один взрыв с применением динамита и о здании, которое сгорело на территории колледжа Восточного Лос-Анджелеса, а еще о том, как забросали бутылками с зажигательной смесью риелторскую контору местного политика-vendido.

– Но они не того подорвали, – усмехнулся лейтенант. – Они подожгли другого риелтора, однофамильца того, против которого ополчились.

– Que malo*, – промямлил я, скатившись в собственный диалект. – Но помимо этого, ваши люди не считают, что назревают серьезные неприятности? Как насчет митингов, которые каждый раз заканчиваются беспорядками?

* Слишком плохо – (исп.).

– Всякий раз за ними стоит одна и та же группа провокаторов, – объяснил он. – Они выступают перед митингом, созванным по совершенно иной причине, и его развращают.

– Но ведь последний митинг был созван ради протеста против зверств полиции, – возразил я, – а потом вылился в беспорядки. Я видел видеозаписи. Пятьдесят или шестьдесят машин полиции выстроились бампер к бамперу на бульваре Уиттьер, помощники шерифа стреляли из обрезов в толпу…

– Это было необходимо, – ответил он. – Толпа вышла из-под контроля. Она напала первой.

– Знаю.

– И позвольте еще кое-что вам сказать, – продолжал он. – Митинг был, собственно говоря, не из-за «зверств полиции». Тип, который его организовал, Розалио Муньос, сказал, что просто использовал этот лозунг, чтобы привлечь людей в парк.

– Сами знаете, каковы они, – сказал я, потом спросил, не может ли он дать мне имена лидеров чиканос, с кем бы мне следовало поговорить, если я решу написать статью о событиях в Восточном Лос-Анджелесе.

– Ну, можно поговорить с конгрессменом Ройбалом, – сказал он. – И с риелтором, о котором я вам говорил…

– С тем, которого забросали бутылками с зажигательной смесью?

– О нет. С другим, с тем, кого хотели забросать.

– Ладно, – согласился я. – Давайте запишу имена. И, наверное, если я решу оглядеться в баррио, вы, ребята, мне поможете, верно? Там безопасно ходить, ведь столько банд палят друг в друга?

– Нет проблем. Мы даже повозим вас в радиофицированной патрульной машине с другими полицейскими.

Я сказал, это было бы отлично. В конце-то концов, как лучше всего собрать материал изнутри? Просто покататься по баррио в полицейской машине. Особенно сейчас, когда все так спокойно и мирно.

– Мы не видим признаков политической напряженности, – сказал лейтенантик. – Общественность всецело нас поддерживает. – Он хмыкнул. – И еще у нас активно работает отдел по сбору информации.

– Это хорошо. Теперь мне надо сворачиваться, не то на самолет опоздаю.

– А, так вы решили писать статью? Когда прилетаете?

– Я уже две недели как в городе, – отозвался я. – Мой самолет вылетает через десять минут.

– Но я думал, вы сказали, что звоните из Сан-Франциско.

– Я так и сказал, – согласился я. – Но солгал… пип-пип-пип.

* * *

Определенно пора было уезжать. Последней каплей стал вердикт по делу Корки Гонсалеса. Его приговорили к «сорока суткам» в тюрьме округа Лос-Анджелес за хранение заряженного револьвера в день смерти Салазара.

– Мы подадим апелляцию, – сказал Акоста, – но с точки зрения политики дело закрыто. Никого не заботит, выживет ли Корки сорок дней в тюрьме. Мы хотели представить судебной системе gabacho человека, в формальной виновности которого убеждена вся община чиканос, а после сделать собственные выводы по поводу вердикта. Черт, мы никогда не отрицали, что у кого-то в том грузовике действительно был заряженный пистолет. Но это был не Корки. Он не решился бы носить при себе оружие. Он был лидером. Ему не нужно носить при себе оружие по той же, черт побери, причине, что и Никсону.