И через полгода, когда Национальный комитет чиканос по мораторию решил, что настало время для нового массового митинга, его созвали, чтобы «продолжить в духе Рубена Салазара».

Ирония в том, что сам Салазар активистом не был. Он был профессиональным журналистом с десятилетним стажем и опытом самых разных заданий, который работал на ново-либеральную Los Angeles Times. Известный на всю страну репортер, он получил несколько премий за освещение событий во Вьетнаме, Мехико-сити и Доминиканской республике. Салазар был ветераном фронтовых репортажей, но никогда не проливал кровь под огнем. Он хорошо знал свое дело, и оно ему как будто нравилось. Поэтому, когда Times отозвала его из очередной горячей точки – на повышение и заслуженный отдых с освещением «местных событий», – он, очевидно, чуточку заскучал.

Он сосредоточился на огромном баррио к востоку от муниципалитета. Невзирая на то что сам был американцем мексиканского происхождения, в теме он едва разбирался, но включился почти моментально. В короткий срок он стал ведущим еженедельной колонки в газете и поступил новостным директором на KMEX-TV – «канал американских мексиканцев», который быстро превратил в энергичный, агрессивно политизированный голос всей общины чиканос. Его репортажи о действиях полиции настолько расстроили департамент шерифа Восточного Лос-Анджелеса^ что вскоре полиция обнаружила, что ведет личный спор с этим Салазаром, мексикашкой, который отказывается образумиться. Берясь за статью по рутинному поводу, например о никчемном парнишке Рамиресе, которого до смерти избили в тюремной драке, Салазар был способен выдать что угодно -вплоть до серии острых новостных комментариев, в которых подчеркивал, что жертву избили до смерти, скорее всего, надзиратели. Летом 70-го копы трижды предупреждали Рубена Салазара, требуя «сбавить тон». И всякий раз он отвечал: «Отвалите».

В общине это стало широко известно лишь после его убийства. Отправляясь освещать тот августовский митинг, он все еще был одним из «американо-мексиканских журналистов». Но к тому времени, когда его тело вынесли из «Серебряного доллара», он превратился в мученика именно чиканос. Салазара позабавила бы ирония, но не то, как с его смертью обошлись копы и политики. Не обрадовало бы и сознание того, что почти сразу после смерти его имя превратиться в боевой клич, подталкивающий тысячи молодых чиканос, которые прежде пренебрегали «протестом» в необъявленной войне с ненавистной полицией гринго.

* * *

Его газета Los Angeles Times поместила репортаж о смерти своего бывшего иностранного корреспондента на первой странице понедельничного выпуска: «Мексикано-американский журналист Рубен Салазар был убит газовой гранатой, выпущенной помощником шерифа в бар в ходе субботних беспорядков в Восточном Лос-Анджелесе». Подробности неясны, но новая, наспех пересмотренная версия полиции явно выстроена с тем, чтобы показать, что Салазар стал жертвой Прискорбного Несчастного Случая, о котором полиция узнала лишь много часов спустя. По версии полиции, помощники шерифа загнали в бар вооруженного человека, а когда он отказался выйти – даже после «громких требований» через громкоговоритель «эвакуироваться», – «были выпущены гранаты со слезоточивым газом и несколько человек выбежали через заднюю дверь».

По словам нервозного представителя полиции, лейтенанта Норманна Гамильтона, приблизительно в то же время помощники шерифа задержали и допросили одну женщину и двух мужчин, у одного из которых был при себе автоматический пистолет 7.65 калибра. «Не знаю, был ли он арестован по обвинению в незаконном ношении оружия или нет», – добавил Гамильтон.

Рубена Салазара среди тех, кто выбежал через заднюю дверь, не было. Он лежал внутри на полу с огромной дырой в голове. Но, как объяснил лейтенант Гамильтон,, полицейские «вошли в бар не ранее восьми часов вечера, когда распространились слухи, что Салазар пропал», и «человек с другой стороны улицы, чья личность не была установлена», сказал помощнику шерифа: «Кажется, внутри раненый». «В этот момент, – продолжал Гамильтон, – помощники шерифа выбили дверь и нашли тело». Два с половиной часа спустя, в десять сорок вечера, офис шерифа признал, что это был Рубен Салазар.

«Гамильтон не мог объяснить, – писала Times, – почему два сообщения об инциденте, полученные Times от очевидцев, отличаются от заявления шерифа».

Приблизительно сутки Гамильтон мрачно цеплялся за свою первоначальную историю – составленную, по его словам, из рассказов очевидцев-полицейских. Согласно этой версии, Рубен Салазар был «убит шальной пулей… на пике волны разгона, более чем семи тысяч человек в (Лагуна) парке, где полиция приказала всем разойтись». Местные теле- и радиоведущие выступали со спорадическими вариациями этой темы – цитируя журналистов, «еще ведущих расследование», что Салазара случайно застрелил неосторожный уличный снайпер. Трагедия, разумеется, но подобные трагедии неизбежны, когда толпа невинных людей позволяет манипулировать собой горстке склонных к насилию и ненавидящих полицию анархистов.

Но к вечеру воскресенья версия шерифа рухнула совершенно – перед лицом данных под присягой показаний четырех свидетелей, которые стояли в десяти футах от Рубена Салазара, когда он умирал в кафе «Серебряный доллар» по адресу: бульвар Уиттьер, д. 4045, по меньшей мере в миле от Лагуна-парка. Но истинный шок вызвали показания этих четверых, когда те заявили, что Салазар был убит не снайпером или случайной пулей, а полицейским, вооруженным гранатометом.

Акоста без труда объяснил несоответствия.

– Лгут, – сказал он. – Они убили Салазара, а теперь стараются прикрыться. Шериф уже запаниковал. Он только и может, что твердить «Без комментариев». Он приказал всем и каждому копам в округе никому ничего не говорить – особенно прессе. Участок шерифа в Восточном Лос-Анджелесе превращен в крепость. Повсюду вооруженная охрана. – Он рассмеялся. – Черт, он похож на тюрьму. Вот только копы внутри!

Когда я позвонил, шериф Питер Дж. Питчесс отказался со мной разговаривать. Бурный отклик на убийство Салазара, по всей очевидности, довел его до нервного срыва. В понедельник он отменил запланированную пресс-конференцию и выступил с заявлением, в котором сказал: «Слишком много противоречивых сообщений, даже от наших собственных офицеров. Шерифу нужно время, чтобы переварить их прежде, чем выступить перед газетчиками».

* * *

Вот уж точно. Шериф Питчесс был не одинок в своей неспособности переварить путаные помои, какими потчевал его офис. Официальная версия убийства Салазара, даже после пересмотра, была топорной и нелогичной, и сам шериф как будто не удивился, что она стала разваливаться еще до того, как у чиканос появился шанс ее разнести. Что они, конечно же, сделали бы. Шериф уже пронюхал, что грядет: многоженство свидетелей, показания под присягой, рассказы очевидцев – и все враждебные.

История жалоб чиканос на полицию Восточного Лос-Анджелеса не относится к счастливым.

– Копы никогда не проигрывают, – сказал мне Акоста, – и тут тоже не проиграют. Они убили единственного парня в общине, которого по-настоящему боялись, и гарантирую, что ни один коп не окажется на скамье подсудимым. Даже за непредумышленное убийство.