Приблизительно с тем же результатом. «Ангелы» накачивались и раскатывали по шоссе в поисках, кого бы побить Цепями. «Батос локос» накачиваются и начинают искать собственные способы политического самовыражения (сжечь магазин, напасть сворой на негра или украсть машину, чтобы погонять ночью по бесплатной трассе). Акции у них почти всегда противоправные, обычно с насилием – и лишь недавно получили ярлык «политических».

Возможно, главный фокус сегодняшнего баррио – политизация «батос локос». Буквально это выражение переводится как «чокнутые невежды», но в терминах политики правильнее было бы «уличные психи», малолетние дикари, которым нечего терять, кроме враждебности, приправленной ощущением обреченности и пресыщенности миром, таким каким они его знают.

– Эти ребята копов не боятся, – сказал мне один активист-чикано. – Черт, их просто прет от драк с полицией. Они сами на них нарываются. И таких у нас уйма. Может, тысяч двести. Если сумеем организовать этих ребят, – ха! – да мы кого угодно сумеем поднять.

Но организовать «батос локос» не так просто. Во-первых, они безнадежные невежды в политике. Они ненавидят политиков, даже политиков-чикано. Во-вторых, они очень молоды, очень враждебны, и если их раздразнить, то способны на что угодно – особенно когда набрались вина и красненьких. Одной из первых попыток вовлечь «батос локос» в новую политику чиканос был массовой митинг против полицейских репрессий 31 июля прошлого года. Организаторы приложили все усилия, чтобы митинг прошел мирно. По баррио распространили лозунг: «Сохраняем спокойствие, ни беспорядков, ни насилия». Было заключено перемирие с департаментом шерифа Восточного Лос-Анджелеса: копы согласились «сдерживаться», но тем не менее забаррикадировали и обложили мешками с песком полицейский участок неподалеку от Бельведер-парка, где проходил митинг.

В статье для The Nation священник-чикано Дэвид Ф. Гомес так описывал набирающий обороты митинг: «Невзирая на напряжение, преобладала атмосфера праздника, где чиканос сидели на затоптанном дерне местного футбольного поля и слушали представителей баррио, с возмущением говоривших о произволе полиции и оккупации гринго Ацтлана. Самой зажигательной в тот день была речь Оскара Акосты: „Ya es tempo. Время пришло! И главный наш вопрос не произвол полиции, нас все равно до скончания веков будут бить дубинками по головам, потому что мы чикано! Истинная проблема – nuestra terra, наша земля. Нас называют повстанцами и революционерами. Не верьте. Эмилиано Сапата был революционером, потому что сражался с другими мексиканцами. Но мы воюем не со своим народом, а с гринго! Как, по-вашему, стали бы полицейские вертолеты днем и ночью патрулировать наши кварталы, если бы нас считали гражданами, наделенными всеми гражданскими правами?!“»

Митинг действительно проходил мирно – до самого конца. А под конец, когда завязалась драка между горсткой чиканос и нервозными копами, «батос локос» отреагировали лобовой атакой на штаб-квартиру полицейских, забросав ее камнями, бутылками, палками, кирпичами, чем угодно, что попалось под руку. Полицейские отсиживались около получаса, а после ответили чрезмерным проявлением силы, включая залпы смертоносной картечи из обрезов двенадцатого калибра прямо в толпу. Атакующие бежали по переулкам на бульвар Уиттьер и снова его разгромили. Копы преследовали их, стреляя в упор из обрезов и пистолетов. Через два часа уличных боев потери насчитывали одного погибшего, тридцать тяжело раненных и чуть меньше чем на полмиллиона долларов материального ущерба, включая 78 сожженных и помятых полицейских машин.

Все властные структуры Лос-Анджелеса возмутились. Национальный комитет чиканос по мораторию пришел в ужас. Главный организатор митинга, двадцатичетырехлетний Розалио Муньос, бывший президент студенческого общества Калифорнийского университета, был настолько шокирован происшедшим, что нехотя согласился с шерифом, мол, любые дальнейшие массовые митинги будут слишком опасны. «Нам придется искать другой способ выразить наше недовольство, – сказал представитель более умеренного Конгресса американо-мексиканского единства. – С этого момента главным лозунгом станет умеренность».

Но по поводу «батос локос» никто не высказался – за исключением шерифа. «Эти беспорядки были вызваны не людьми извне, но членами общины чиканос! На сей раз они не могут утверждать, будто мы их спровоцировали». Тут было явное отступление от классического полицейского анализа «мексиканского произвола». В прошлом полиция всегда винила в нем «коммунистов и агитаторов извне». Но теперь шериф, похоже, наверстывает упущенное. Истинный враг – те самые люди, с которыми его подчиненным приходится иметь дело каждый божий день во всевозможных рутинных ситуациях – на перекрестке, в баре, при авариях и семейных ссорах.

Иными словами, люди с улицы, те, кто тут живет. В конечном итоге должность помощника шерифа в Восточном Лос-Анджелесе не слишком отличается от дозорного американской дивизии во Вьетнаме. «Даже дети и старушки – вьетконговцы».

Таковы новые веяния, и каждый в Восточном Лос-Анджелесе, кто готов о них говорить, использует выражение «после Салазара». За полгода после убийства и последовавшего за ним тревожного дознания коронера общину чиканос расколола совершенно новая поляризация, еще одно мучительное амебное деление. Но на сей раз раскол произошел не между молодыми активистами и старыми «тио такое», нет, раскол сейчас между активистами студенческого толка и совершенно новой породой сверхрадикальных уличных фриков. Вопрос стоит уже не о том, драться или нет, а Когда драться, Как драться и Каким оружием драться.

Еще один малоприятный аспект этого нового раскола в том, что в основе его не просто «пропасть между поколениями», которая была болезненной, но сравнительно простой, нет, сейчас это конфликт образов жизни и философий. На сей раз деление прошло скорее по экономическим или классовым границам, а это мучительно сложно. Первые студенческие активисты были радикально настроенными, но разумными – в собственных глазах, если не в глазах закона.

Но «батос локос» даже не претендуют на разумность. Они хотят взяться задело, и чем раньше, тем лучше. Где угодно, когда угодно, дайте нам только причину вздуть легавых, мы готовы.

Такой подход создал определенные трудности внутри движения. У людей с улицы верные инстинкты, сказало руководство, но они безрассудны. У них нет программы: только жажда погромов и мести – что, разумеется, вполне понятно, но к чему это приведет? Что в конечном итоге приобретет традиционно стабильная община мексикано-американцев, объявив тотальную войну властным структурам gabacho и одновременно изгоняя собственных местных vendidos.

«АЦТЛАН! Люби его или вали».

– лозунг с плаката на митинге чиканос.

Рубен Салазар был убит в ходе беспорядков в духе Уоттса, вспыхнувших, когда сотни полицейских атаковали мирный митинг в Лагуна-парк, где собралось около пяти тысяч чикано либерального, студенческого, активистского толка, чтобы протестовать против призыва «граждан Ацтлана» в войска США во Вьетнаме. Объявившись в Лагуна-парке без предупреждения, полиция «разогнала толпу», накрыв ее облаком слезоточивого газа и обработав зазевавшихся дубинками в манере Чикаго. Разбежавшиеся в панике митингующие заразили своим гневом молодых зрителей, которые, пробежав несколько кварталов до бульвара Уиттьер, начали громить все магазины в округе. Несколько домов были сожжены дотла, ущерб оценивался в приблизительно миллион долларов. Трое были убиты, шестьдесят человек ранены, но центральным инцидентом того августовского митинга семидесятого года стало убийство Рубена Салазара.